Олег Гриневский - Перелом. От Брежнева к Горбачеву

— Георгий Маркович , — взмолился я, — мне в Вашингтон ехать нельзя. Если я даже и привезу оттуда согласие на какую— то договоренность о неприменении силы, министр опять будет говорить, что американцы меня обманули. Давайте лучше пригласим Гудби в Москву. Здесь говорить с ним буду не только я. Это даст возможность и другим прощупать, чем дышат американцы и куда они хотят вести дело.

Корниенко не надо было долго убеждать — он сразу понял. Но нужно было еще уговорить Громыко. Однако и он согласился в тот же день и без колебаний. В Вашингтон пошло указание пригласить Джима Губди в Москву.

Но еще до его приезда 16 апреля президент Рейган направил послание Черненко, из которого ясно было видно, что позиция США в этом вопросе изменилась:

«Если Советский Союз готов серьезно вести переговоры о конкретных мерах укрепления доверия, Соединенные Штаты будут готовы обсуждать вопрос о взаимных заверениях против применения силы и о контексте, в котором может быть достигнуто такое соглашение. Вы задаете вопрос относительно конкретного сигнала в области ограничения вооружений, и ваши представители уточнили, что готовность США согласиться на неиспользование силы рассматривалась бы в качестве такого сигнала. В этой связи позвольте мне добавить, что я рад тому, что наши послы на Стокгольмской конференции договорились вскоре встретиться друг с другом».

Поясняя эту серьезную подвижку, Шульц сказал Добрынину:

— «США готовы вести переговоры о советском предложении о неприменении силы, имея в виду, что Советский Союз будет готов со своей стороны обсудить западный пакет мер доверия, внесенный на конференции. Это тот конкретный сигнал стремления США продвигаться вперед в деле контроля над вооружениями, о необходимости которого говорил председатель К.У. Черненко.»

Прочитав эти телеграммы из Вашингтона, Громыко изрек:

— На этот раз ваш жулик сказал правду. Но все равно, Гриневский, не будьте наивным. Не верьте ни одному его слову, а выжидайте, проверяйте и перепроверяйте прежде, чем принимать решения...

Но я и без него хорошо знал, что классовому врагу верить нельзя. Этому нас учили ещё в школе.

Только 10 лет спустя мне удалось начать разматывать этот запутанный клубок событий, который привёл не только к первой подвижке на конференции, но и к началу диалога в широком смысле этого слова. Оказывается, все началось с ланча, который ещё до перерыва давал греческий посол Пападакис.

В Стокгольме есть чудесная набережная Страндвеген. Ее окаймляют старинные богатые дома, как бы сошедшие с гравюры XVIII века. А перед ними колышится лес мачт — это стоят небольшие прогулочные пароходики, яхты, плавучие ресторанчики. А еще дальше открывается синева «Соленой воды». Так шведы зовут здесь залив Балтийского моря.

В одном из таких пароходов — ресторанчиков «У Эрика» и собрал греческий посол своих коллег по конференции. Все было как обычно — непременный шведский розовый лакс, легкое белое вино и непринужденная беседа. Немножко спорили, немножко шутили, покачиваясь то ли на волнах, то ли от выпитого. А потом, когда все послы разошлись, мы с Гудби еще долго бродили вдвоем по набережной, обсуждая, есть ли у нас «общее поле» для переговоров и как его можно определить. Оба мы прошли нелегкую школу переговоров по ограничению стратегических вооружений и хорошо знали, что это первый непременный шаг к началу разработки соглашения.

Пожалуй, в этой беседе не было ничего примечательного. Во всяком случае, мне тогда так показалось. В разных комбинациях мелькали неприменение силы и военные меры доверия. Но обо всем этом я уже сообщал в Москву раньше. Поэтому мой отчет об этой встрече был краток и сух:

«Гудби не прочь, скорее в личном плане, поиграть вокруг идеи о том, чтобы договоренность о неприменении силы венчала набор конкретных мер доверия военно— технического порядка. Однако у американца здесь явно проскальзывает желание прежде всего выяснить, какие конкретно меры из американского пакета мог бы принять Советский Союз.»

Эта телеграмма не привлекла внимания в Москве, а если и привлекла, то никакой реакции не последовало. Зато сообщение Гудби вызвало интерес в Вашингтоне.

Он подал его в броской упаковке — «прогулка по набережной». В то время пресса много писала о знаменитой «прогулке в лесу» Квицинского и Нитце, когда был предложен компромисс по средним ракетам. Намек Гудби бросался в глаза, и в Вашингтоне ухватились за комбинацию, обсуждавшуюся на набережной Страндвеген. Разумеется, в телеграмме Гудби ее автором выступал советский посол.

«Его видение окончательных результатов конференции, писал Гудби, заключалось в подтверждении обязательства не применять силу в качестве ядра договоренности, вокруг которого будут располагаться некоторые меры доверия и безопасности, о которых мы оба сможем договориться. Это совпадало с моим видением и я с воодушевлением сообщил в Вашингтон этот вывод, который, как я понимал, предлагал посол Гриневский.» [77] James Goodby, Ibid. p.p. 150 — 151.

В такой трактовке нашей беседы не было ничего странного или необычного. Если стенографические записи переговоров, ведущиеся с разных сторон, при сравнении обычно совпадают, то отчеты о приватных беседах, происходящих с глазу на глаз, как правило, расходятся кардинальным образом. И не только потому, что память человеческая обманчива. Громыко, например, обладал феноменальной способностью держать в голове без всяких пометок всю канву многочасовых переговоров, вплоть до малейших деталей.

Дело в том, что в таких беседах каждая сторона ведет глубокий зондаж и говорит недомолвками, стремясь не раскрывать своих запасных позиций, и ни в чем не ангажироваться. В отчетах же весь этот «флер недоговоренности» исчезает и остаются сухие выводы и умозаключения.

Кроме того, опытные переговорщики, зная пределы возможного и невозможного, иногда сознательно приписывают идеи или компромиссы, которые могут быть приемлемы его столице, как идущие от стороны противоположной или нейтральной. Это не только облегчает прохождение компромисса, но и выводит самого переговорщика из— под удара. Ведь любая такая зондажная операция всегда сопровождается риском, что в собственной столице найдутся люди или ведомства, которые захотят обвинить посла в «превышении полномочий», а то и похуже.

В общем, как бы там ни было, а по возвращении в Вашингтон Гудби доложил госсекретарю Шульцу, что именно таким может выглядеть возможный путь к компромиссу на конференции в Стокгольме. С этого и началась цепочка событий, приведших к принятию Белым домом решения вести переговоры о неприменении силы, посланию президента Рейгана Генсеку Черненко и приглашению советского посла в американскую столицу.