Леонид Пивер - Воспоминания провинциального телевизионщика

В конце шестидесятых мы решили пойти на эксперимент. К этому времени, имея опыт телевизионных съемок, небольшую практику кинопроизводства, мы решили снять произведение, о котором написали бы в афишах: «Смотрите цветной художественный фильм».

В художественном совете было много дискуссий. Кто-то предложил снять полнометражный цветной фильм об уральских золотоискателях с метражом примерно час-час двадцать. И когда уставшая комиссия уже почти решилась на это предложение, вспомнили, что Москва нам выделила пленки всего на две киночасти – ровно двадцать минут. «Золотой лихорадки» не получалось…

На следующий день комиссия продолжила заседание. Было решено снять недавнюю премьеру Челябинского театра оперы и балета имени М. И. Глинки – спектакль «Болеро» на музыку Мориса Равеля. Время балета и количество пленки совпадали. Спектакль шел 18 минут и четыре секунды. Сделанный выбор был явным признаком высокого профессионализма нашего худсовета.

И началось! Те, кто видел фильм «Время, вперед!», могут представить себе размах строительных работ. Сооружался громадный деревянный помост, имитирующий сцену оперного театра. К этому времени студия заполучила профессиональную кинокамеру «Родина». Нам, привыкшим к портативным съемочным средствам, эта камера казалась необъятной, как и сама наша страна.

Кажется, каждую секунду съемок я помню до сих пор. Работали по ночам, когда в студии заканчивались программы. Актеры приходили на телевидение после вечерних спектаклей.

Оформление, представлявшее, по нашему мнению, испанскую Севилью, делали «вскладчину»: декорации взяли в театре, а «хлопушка» была наша.

– «Болеро», дубль один!

– «Болеро», дубль два!

Танцовщики были молоды, энергичны. Они испытывали эмоциональный и творческий подъем уже оттого, что впервые записывались на телевидении. Даже усталость от ночных съемок не отражалась на общем уровне накатывавших чувств.

И так продолжалось десять ночей. Потом двадцать дней монтажа. И все это время звучала музыка Равеля: ба-ба-ба-бам – ба-ба-ба-бам – ба-ба-ба-бам. Вот это, скажу я вам, пытка! Даже в средневековье не было более изощренных истязаний. Ба-ба-ба-бам – ба-ба-ба-бам – ба-ба-ба-бам!!! Не верите, – послушайте!

И наконец прозвучало:

– Снято!

Девушка с «хлопушкой» заплакала… Это были слезы радости.

Полет души закончился – начались банальные телевизионные проблемы. Например, студийный проявочный комплекс не позволял обрабатывать цветную кинопленку. Возникли сложности с монтажным столом. Проявка, копирование, сведение…

– Куда мы влезли? – паниковал я. – Это целая индустрия… Надо ехать в Голливуд!

Ближе всего к Голливуду оказался Куйбышев (Самара), где дислоцировалась студия документального кино. Там можно было проявить пленку, но не было возможности смонтировать. Так, радуясь, что и Куйбышев – тоже не Голливуд, мы с ассистентом отправились на вокзал.

Очередную схватку за Равеля мы выиграли у проводницы: в вагон нас не пустили, поскольку пленка была горючей. Ее полагалось сдать в багаж, оплатить провоз… А все, что касалось оплаты наличными, при социализме приравнивалось к государственной измене… И тут меня озарила очередная творческая находка: рулоны пленки были извлечены из коробок, делавших ее негабаритной, и растолканы по чемоданам.

Оказавшись в купе, мы разместили чемоданы с бесценным содержимым под нижними полками. И когда устроились на этих полках, то почувствовали себя, как на пороховых бочках.

В Куйбышеве пленка была проявлена, с нее был сделан позитив, призванный при монтаже спасти оригинал-негатив.

А монтировать фильм пришлось в Алма-Ате. Среди казахстанской экзотики я оказался впервые. Но даже знаменитые манты попробовать не успел – безвыходно сидел c оператором в монтажной. Спустя неделю работа подошла к финалу. Cобытие было скромно отмечено в местном ресторане. Какое счастье! – у оркестра в тот день был выходной. И мы с Равелем отдохнули!

На утро был назначен просмотр. Спускаемся в фойе – а там толпятся люди. И их настроение совсем не соответствует нашим радостным лицам.

– Что случилось?

– Юрий Гагарий погиб!..

Просмотр, естественно, отменили. Мы тихо вернулись в Челябинск.

Спустя какое-то время наш фильм показали. Кто-то из музыкантов-профессионалов заметил, что в паре мест не стыкуются картинка и музыка. Ну, профессионалам виднее. Зато никакие профессионалы не смогли понять, что балетное действо было снято одной камерой, в одной студии и c одной точки!..

И еще один штрих. В финале этой длинной истории я хочу вспомнить монтажную комнату алма-атинской киностудии. И табличку у входа: «Здесь великий советский кинорежиссер Сергей Эйзенштейн монтировал вторую серию фильма „Иван Грозный“». Тот фильм не понравился Сталину и не вышел на экран. К счастью, наш фильм не разделил эту печальную участь. Челябинский зритель его принял. В конце концов, кому-то должно было повезти…

Конечно, поклонники классического детектива знают, что великий сыщик практически безвыездно жил в Лондоне, на Бейкер-стрит, 226-Б. Но в деятельности детектива известен период, когда место его проживания кардинально изменилось.

Все началось с того, что в начале восьмидесятых ко мне обратился наш инженер Юра Татаринов:

– Лёня, есть у меня польский журнальчик «Пшекруй»…

А надо сказать, что немногое из стран так называемой народной демократии тогда разрешалось. Вспомнить хотя бы знаменитый Кабачок «13 стульев» на Центральном телевидении.

– … С играми и криминалистическими задачками на сообразительность, – продолжал Юра. – Главные действующие лица – инспектор полиции Варнике и сержант, его помощник…

И, читая в моих глазах интерес, предложил:

– Хочешь, переведу?

– Ты знаешь польский? – удивился я.

– Нет, но перевести могу!

А кто тогда не владел любым иностранным со словарем? В общем, Юра сделал доступными для нашего понимания ѝгры братского в то время народа.

Идея цикла журнальных детективных историй была несложной. Конечно, для ее воплощения требовалась определенная доля читательской наблюдательности, логики, дедукции, психологии… Но весь набор – в рамках среднестатистического интеллекта. Например, мнимая жертва преступления рассказывала, как преступник ворвался в комнату, но проницательный инспектор обнаруживал, что дверь в комнату открывалась совсем по-другому. Значит, врет – значит, преступник. Были и еще любопытные истории…