Василий Шевчук - Командир атакует первым

В начале войны, в первый ее период, даже руководящий состав авиационных дивизий, тем более уже полков, редко знал фамилии командиров наземных частей и соединений, с кем работал. Причин тому много: сохранение поенной тайны, быстро меняющаяся обстановка, нарушение связи, боевого управления, слабо отработанные вопросы взаимодействия.

В сорок третьем и особенно сейчас, в начале сорок четвертого года, положение изменилось. Мы знали фамилии командиров многих частей и соединений наземных войск. Этому способствовали длительные совместные действия. Так, например, наш авиационный корпус начиная с Курской битвы действовал, по сути дела, в полосе наступления одних и тех же соединений и армий. И конечно, фамилии командующих были хорошо известны.

В настоящий период представители руководящего летного состава авиационных полков, дивизий, не говоря уже о корпусе, постоянно находились в боевых порядках наземных войск, располагались вблизи их командных или наблюдательных пунктов. Эти своеобразные авиационные пункты управления (начало им было положено во время Сталинградского сражения) осуществляли взаимодействие с наземными войсками, руководство действиями авиации в воздухе.

Велика была роль такого целенаправленного руководства штурмовыми и истребительными полками корпуса при наступлении наземных войск на Умань и дальше на юг, в направлении Молдавии и советско-румынской границы по реке Прут. Ведя тяжелые бои в сложных условиях весенней распутицы, войска фронта, тем не менее, продвигались вперед очень быстро. Достаточно сказать, что после ликвидации корсунь-шевченковской группировки противника, начав наступление 5 марта из района Звенигородки, к 26-му числу мы вышли широким фронтом на реку Прут. За двадцать дней, сломив яростное сопротивление противника, наши войска преодолели более 300 километров.

Приходилось менять аэродромы чуть ли не каждый день. Противник все, что поддавалось сожжению и разрушению, уничтожал. Наши батальоны аэродромного обслуживания в условиях бездорожья отставали, и мы часто садились на необорудованные площадки, с помощью местного населения приводили их хоть в какое-то подобие взлетных полос и летали, не дожидаясь БАО. Горючее и боеприпасы в таких случаях доставлялись на транспортных самолетах. И то и другое, понятно, было в ограниченном количестве. Штурмовики и мы, истребители, выполняли только очень важные для наземных частей и соединений задания. И здесь четкое оперативное руководство штаба корпуса, работающего в тесном контакте с командованием наступающих войск, было особенно ценно. Каждый самолето-вылет - на учете и используется только при большой необходимости.

Случалось, что полеты находились под угрозой полного срыва. На одном из аэродромов под Уманыо взлетная полоса была совершенно непригодна для работы. Размокшая почва, мокрый снег, грязь забивали во время разбега масляный и водяной радиаторы на наших истребителях. Моторы перегревались, выходили из строя. Штурмовики с полным полетным весом, груженные бомбами, реактивными снарядами, с такой полосы взлетали с большим трудом.

Выход из создавшегося положения был найден. Штурмовики стали загружать не полностью, в облегченном варианте.

"Яки" тоже оставались в строю. По предложению инженерно-технического состава сделали "доработку" на самолетах. Из обыкновенной фанеры полковые умельцы вырезали специальные щитки для радиаторов. На взлете они надежно закрывали их от грязи и снега. Сразу после отрыва летчик специальным тросиком, протянутым в кабину, открывал эти щитки. За короткое время разбега мотор не успевал нагреться до критической температуры.

Больше всего вылетов в этот период мы, пожалуй, выполняли на разведку. Нашему командованию важно было знать направление отхода войск противника, районы подготовленной обороны, переброски и выдвижения его резервов, места, наиболее удобные для переправ через реки.

Для ведения разведки мы начали довольно часто применять вылет смешанных групп. На задание выходила пара штурмовиков, ее прикрывала пара истребителей. Такой способ имел целый ряд преимуществ. Экипажи "илов", а летчиками в них были самые опытные - Герои Советского Союза М. Одинцов, Т. Бегельдинов, Ю. Балабин, - все внимание уделяли поиску объектов разведки, земле. Наша пара по всему маршруту прикрывала полет "илов" от вражеских истребителей.

Запомнился один из таких вылетов, закончившийся весьма печально. Поступил приказ: моей паре прикрыть полет пары штурмовиков во главе с Талгатом Бегельдиновым. Мы с Александром Коняевым сидим в кабинах "яков", ждем пару Бегельдинова. Когда истребители и штурмовики базировались на разных аэродромах, сбор группы, как правило, происходил над нашим. Мы - в полной готовности, при подлете штурмовиков взлетаем, занимаем место в боевых порядках.

Так было и в том вылете. Слышу в наушниках характерный акцент Талгата:

- "Шевченко", подхожу к вам. Взлетай.

Выруливаем на полосу. Даже на рулежке самолет водит - скользко. По радио предупреждаю ведомого: "Внимательно, не торопись!" Командир дает добро на взлет. И вот сектор газа - плавно вперед, так же плавно отпускаю тормоза. Самолет по мере роста скорости идет ровнее. Сейчас ни одного резкого движения ни рулем поворота, ни тем более тормозами: может выбросить с полосы. Перед самым отрывом слышу по радио тревожный голос командира:

- Коняев, спокойней! Не дергай! Брось тормоза!

Что там? Оглянуться во время отрыва от полосы, тем более в таких условиях, ни на мгновение нельзя. Наконец прекратился шум под фюзеляжем. Самолет легко идет вверх, и я убираю шасси. В десяти - двенадцати метрах от земли делаю крен, чтобы увидеть взлетную полосу. Командир с той же тревогой в голосе:

- "Шевченко"! Куда заваливаешь?!

Я выровнял самолет, спросил:

- Что там?

На этот раз голос Кутихина прозвучал неуверенно в тихо:

- Все нормально, на задание иди один. Справишься?

- Справлюсь. Что случилось?

- Вернешься, расскажу. Иди. Задание важное... "Горбатый" слева выше двести...

Ищу Бегельдинова. Вот он, идет по кругу нашего аэродрома от второго разворота. Судя по тому что Коняев не догнал меня до первого разворота, что-то произошло на взлете. Видимость плохая, но со 150-метровой высоты полосу можно разглядеть. Примерно посередине ее, в стороне, - самолет в каком-то неестественном положении, вокруг люди... Запрашиваю по радио:

- Что с Коняевым? Жив?

- Жив, жив. Иди спокойно.

Только сейчас обратил внимание, что штурмовик Бегельдинова тоже в гордом одиночестве.

- Почему один? - спрашиваю его.

Талгат, как всегда, спокойно:

- Второй тоже "раздумал".

Он еще шутит. Но тут же серьезно: