Дмитрий Табачник - Полководцы Украины: сражения и судьбы

Армия Рыбалко была одной из главных ударных сил фронта при освобождении территории Польши. Можно много писать о действиях 3-й гв. ТА в это время, но лучше приведем свидетельство командира танковой бригады полковника Давида Драгунского (закончившего войну дважды Героем Советского Союза и дослужившегося в будущем до генерал-полковника).

Эти правдивые воспоминания боевого товарища Рыбалко говорят нам о командарме-танкисте не меньше, чем боевые приказы и донесения: «В середине дня в большом штабном автобусе, загнанном по самую крышу в глубокую яму, состоялась встреча с командиром корпуса генералом Василием Андреевичем Митрофановым. Мне хотелось, чтобы он знал, какую горечь и обиду пережил я за вчерашний день. Генерал молча слушал мой доклад, не прерывал даже тогда, когда посыпались упреки по адресу штаба корпуса. Он хорошо понимал мое состояние.

– Как же, товарищ генерал, действовать без связи, без разведки, в одиночку? Почему вы не разрешили мне остановиться у Лагува, мало того, потребовали выполнения нереальной задачи? Что я мог сделать один без поддержки главных сил корпуса?

Генерал Митрофанов продолжал молчать, не сводя с меня глаз. Потом поднял телефонную трубку и соединился с командармом:

– Драгунский находится у меня. Задачу выполнил, дошел до Островца и Бодзыхува, обнаружил подход новых эшелонов. Очевидно, выгружается свежая немецкая танковая дивизия. Полагаю, что контрудар в сторону Опатува, Сандомира неминуем в ближайшие дни.

Закончив доклад, Митрофанов внимательно выслушал командарма и, в свою очередь, сказал:

– Я вас понял. Сделаю, как приказано. Интересуетесь его настроением? Обижается на нас за отсутствие связи, разведки, за то, что не дали в помощь Головачева и Слюсаренко, не выделили авиацию. Сидит у меня в автобусе и допекает меня… А трубку сейчас передам.

– Ваше состояние мне понятно, – услышал я через секунду голос Павла Семеновича Рыбалко. – Но поймите же и вы нас: мы ведь не на прогулку вас посылали. Нужно было выяснить, что делается в тылу у противника. Командующий фронтом приказал послать туда сильную группу. Выбор пал на вашу бригаду. Нам же было приятно услышать, на что способны наши танкисты.

– Товарищ командующий, спасибо вам за доверие. Но разрешите все же мне высказать все, что накипело на душе.

– Охотно слушаю.

Ободренный этими словами, я более твердым голосом продолжал:

– Зачем было скрывать от меня правду? Я должен был знать, чего вы хотите от меня и от подчиненных мне танкистов. Зная свою задачу, мы могли бы действовать иначе…

– Дорогой друг! – перебил меня командарм. – Я согласен, что подчиненным надо говорить правду, и только правду. Но иногда в интересах дела не следует раскрывать все карты… Если бы вам сказали, что бригада направляется в разведку, уверяю вас, она дальше Сташува не пошла бы. Тот же Федоров добросовестно сообщал бы: «Наблюдаю, высматриваю, заметил». Этим бы дело и ограничилось. А так за одни сутки вы пробрались на шестьдесят километров в глубь вражеской обороны и на многое раскрыли нам глаза…

Павел Семенович Рыбалко душу человеческую знал хорошо, и спорить с ним было трудно…»

А вот еще одно ценное свидетельство Драгунского: «Рассекая кромешную темень и мокрый снег, к нам в реденький лесок подкатил «виллис» генерала Рыбалко. По широкой улыбке, по радостно сияющим глазам генерала чувствовалось, что дела на фронте идут успешно.

– У вас все готово?

– Абсолютно все, – ответил я командарму.

Хотя тылы бригады пока еще застряли в хвосте войск 52-й армии, я был уверен, что к утру они приползут, так как хорошо знал начальника тыла бригады Леонова. Он со своим обозом, если не будет другого выхода, проскочит даже через игольное ушко, но нас догонит.

– Задачу все уяснили?

– Все, товарищ генерал.

– Как будете брать Енджеюв? – продолжал задавать вопросы Рыбалко.

– По обстановке. Во всяком случае, товарищ генерал, решил действовать без оглядки.

– Это правильно. – Сурово взглянув на меня, Рыбалко поднял над головой сжатый кулак, указал им в сторону фронта. – Темпы, темпы нужны. Вам надо уйти завтра на шестьдесят – восемьдесят километров от линии фронта, захватить Енджеюв, перерезать дорогу Кельце – Краков, захватить аэродром. Пройдетесь с огоньком и к вечеру будете в Енджеюве. Поняли меня?

Я внимательно слушал командарма. Этот обычно уравновешенный человек вдруг предстал предо мной по-юношески задорным и темпераментным.

– Товарищ командующий, я так и понял свою задачу. Больше того, если не подойдет вовремя Головачев, буду брать город одной бригадой, а частью сил захвачу аэродром и перережу дорогу на Краков.

– Это было бы очень хорошо, – поддержал Рыбалко. – Во всяком случае завтра к исходу дня буду у вас в городе Енджеюве.

– Милости прошу, обязательно приезжайте, – сказал я командарму, будто приглашал его к себе в дом.

По глазам Павла Семеновича я понял – мои планы он одобряет.

Через несколько минут мы с ним были недалеко от полуразрушенного моста, куда головой уткнулся батальон Федорова. На мосту возились саперы, а правее бригадный инженер Быстров взрывал ледяную корку, затянувшую реку, подготавливая проходы для танков. Здесь же, на берегу, направляя на карту луч маленького фонарика, Федоров доложил командарму полученную задачу.

Рыбалко иронически посмотрел на комбата:

– А не заплутаетесь с такой картой?

– Никак нет, товарищ генерал, выйду и без карты куда приказано.

– Вы правы, воюют на местности, на земле. Но все же комбату надо видеть дальше, а без карты дальше своего носа не увидишь. – И тут же по свойственной ему манере быстро менять тему спросил: – Как будете брать Велюнь?

Вопрос этот для комбата был неожиданным: ведь такой задачи ему не ставили. Город Велюнь находился в 150 километрах от линии фронта.

– Для командира батальона это уже далековато, – попытался я заступиться за Федорова.

– Неправильно! – резко оборвал меня Рыбалко. – Он должен знать главное направление удара, должен иметь в руках даже план Берлина.

Спорить я, естественно, и не думал, хотя мне казалось, что Павел Семенович был не совсем прав. Откуда командирам батальонов знать замысел фронтовой или армейской операции? Даже мы, командиры бригад, не были посвящены в план фронтового командования. Среднее руководящее звено – командиры полков, бригад, дивизий – не знало деталей даже армейских операций. Да это было нам и ни к чему. Для нас всегда действия наших частей и соединений, их удары были решающими, и потому мы постоянно считали, что находимся на главном направлении. Ведь на пути нашего наступления каждый город, каждая деревня, любой опорный пункт или оборонительный рубеж были главными. Это, по крайней мере, всегда внушал нам сам Рыбалко.