Дмитрий Табачник - Полководцы Украины: сражения и судьбы

Но мера, принятая мною, оказалась излишней; малочисленные отряды наши, воодушевленные храбрыми командирами, дружно и безостановочно шли вперед, стреляя в неприятеля, и потом с криком «ура» почти в одно время ударили в штыки.

Неприятель держался недолго и, несмотря на свою многочисленность и на храбрость офицеров, которые умирали, но не отступали, побежал в беспорядке, стараясь добраться до гребня; здесь их ожидала верная гибель: одни были сброшены с утеса штыками, другие сами бросались вниз, надеясь спуститься к берегу.

Утесы Никольской горы крутые сверху, далее спускаются почти перпендикулярно, и поэтому на берег падали только обезображенные трупы.

Отступление неприятеля с северной оконечности горы и около перешейка совершалось в беспорядке, но не с таким уроном, ибо покатость горы в этих местах давала возможность скоро добраться до берега.

Спустившись вниз, неприятель с обеих сторон бежал к шлюпкам, унося трупы товарищей.

Отступление на гребных судах было еще бедственнее для врага; отряды, заняв высоты, стреляли по сплоченной массе людей; убитые и раненые падали в воду или шлюпки, откуда раздавались стоны; один фрегатский барказ ушел под 8 веслами, на другом люди поднимали вверх руки, как бы прося пощады; несколько человек брели по горло в воде, стараясь догнать удаляющиеся гребные суда, пускались вплавь; не многие находили спасение.

С фрегатов и парохода били вверх ядрами и бомбами, но отряды, избравшие хорошие позиции, не потерпели от них нисколько; по приближении шлюпок к пароходу он взял большую их часть на буксир и повел по направлению к Тарье; остальные шлюпки пошли по гребле, фрегаты снялись с якоря и спустились по тому же направлению.

Сражение окончилось в половине 12 часа».

А вот свидетельство сражавшегося на 3-й батарее под командованием Александра Максутова мичмана Гаврилы Токарева, ярко свидетельствующее о высочайшем героизме защитников Петропавловска: «Ураган ядер засвистел над перешейком. Долго держалась батарея на нем, но дульная часть одной пушки отбита, станок другой подбит. Князь Александр Петрович Максутов геройски выдержал этот вихрь ядер. Много убитых и раненых; сам князь направляет и бонит орудия, наконец, ядро отрывает ему руку и бросает в ров за батарею. Он твердым голосом кричит «носилки» – передает приказания главного командира и уже без чувств оставляет батарею. Оба раненые наши офицеры, инженер Мровинский и лейтенант князь Максутов, находились еще в опасном положении, но раны их принимали, впрочем, довольно удовлетворительный вид. Их из госпиталя перевели в новопостроенный дом, где впоследствии помещалась наша береговая кают-компания. Тут ухаживали за ними со всевозможным старанием. Сколько раз посещал я князя и просиживал у постели его по несколько часов. Помню еще, как просил он меня прийти к нему читать «Мертвые души», когда ему будет лучше. Но Бог судил иное, и любимый всеми офицер наш тихо и безмятежно покоится теперь под простым деревянным крестом на Петропавловском кладбище. Вскоре после переноса Мровинского и князя Максутова пошли дожди, и так как дом был совершенно новый, то сырость проникла в него. Раненые наши простудились. Около 5 дней князь мучился горячкой, и наконец 10 сентября смерть прекратила его страшные страдания. С оторванной рукой он едва мог шевелиться, лежа на спине, разбитой при падении в ров, вырытый за батареею, и к этому всему – горячка. Это было свыше сил его, и в то время, как при мне в аптеке ему готовили мускусовые порошки, прибежали сказать, что князь уже скончался. И к вечеру того же дня мы уже стояли со свечами в руках на первой панихиде за упокой души павшего на брани князя Александра. Грустно было смотреть нам на спокойное, бледное, улыбающееся лицо покойника. 12 вечером было положение в гроб, и тело перенесли в церковь. 13 началась заупокойная обедня и потом отпевание. Церковь не помещала желавших отдать последний долг храброму воину Все были в глубоком трауре. Во время отпевания наш батюшка иеромонах Иона сказал надгробное слово, которое сам едва договорил.

«Смотрите, – говорил он, – на воина, лежащего во гробе перед нами. Не суть ли слова его примером для нас. Во время отнятия левой руки он творит крестное знамение правою, говоря: благодарение Богу! У меня осталась еще правая рука, чтобы молиться ему». Офицеры-товарищи подняли гроб, за дверями церкви послышалась команда «на караул», и дивизион аврорской команды отдал последнюю почесть своему любимому офицеру. День был прекрасный. Гроб нашего сослуживца несли до кладбища между зеленью довольно высокого кустарника, кое-где уже пожелтевшего. Осеннее солнце разливало лучи свои на Авачинскую губу, окруженную со всех сторон высокими горами. Процессия поравнялась с фрегатом. Белое облако вырвалось из левого его борта, выстрел раскатился грохотом по горам и смешался с церковным пением. Тремя выстрелами прощался фрегат с одним из своих офицеров. После фрегата выстрел раздался с перешейка из того орудия, у которого ранен был князь, и еще эхо гор повторило два выстрела с той же батареи. При опускании в могилу раздалось три прощальных залпа, и мы, бросив по горсти земли на гроб усопшего, возвратились в город».

Защитники Петропавловска потеряли убитыми 31 человека, ранения получили 65. В то же время потери англо-французов 24 августа были не менее 300 человек (общие их потери за время осады составляли, как минимум, 350 человек), четыре офицера союзников были взяты в плен, было захвачено также одно британское знамя.

Впечатление от понесенного поражения было настолько велико, что де Пуант не решился вновь штурмовать Петропавловск, и 27 августа англо-французская эскадра отплыла от порта.

Приведем теперь оценку Петропавловской обороны и роли в ней Завойко, сделанную генерал-губернатором Муравьевым в докладе императору от 26 ноября 1854 г.: «Неприятель развеял наконец все наши сомнения о значении Петропавловского порта и оправдал тех, которые заботились об этой стране, смею думать, что и Завойко оправдал свой выбор и мое о нем представление, но кроме верности его подвига заслуживает внимания скромность и подробность его донесения, я не смогу удержать и письмо его ко мне, которое служит дополнением к донесению и свидетельствует о прекрасных его личных чувствах и приемлю приложить оные при сем в подлиннике.

Присланный с донесением Лейтенант Князь Максутов 3-ий, которого подвиг едва ли выше Щеголева, ибо он не сходил со своей батареи, также отличается особенною скромностью, и боюсь, чтобы это прекрасное качество не лишило его успехов в Петербурге, где, вероятно, вскоре получите через газеты донесение французского адмирала, который будет конечно стараться скрыть свое поражение. Английский же адмирал Прайс убит перед Петропавловским портом на своем фрегате и похоронен в Тарьинской губе.