Андрей Ранчин - Борис и Глеб

Весьма вольными были нравы в скандинавских странах, с которыми в культурном отношении была тесно связана Русь и с правителями которых русские князья часто заключали брачные союзы. «<���…> Олав Шётконунг, сын Эйрика Победоносного и Сигрид Гордой, первый общешведский король (995—1020/22) и первый христианский правитель шведов, имел сына от жены-христианки и несколько детей от наложниц, в частности Эймунда (Эмунда), правившего после брата Анун-да-Якоба (1050—1060-е гг.), а также дочь Астрид, ставшую супругой норвежского короля Олава Святого. А в “Саге об Олаве Святом”, норвежском короле-крестителе, рассказывается, что до женитьбы у него была наложница — взятая в плен дочь ярла “из страны вендов”. <���…> И это лишь немногие примеры. Гамбург-бременский священнослужитель Адам Бременский, пользовавшийся гостеприимством датского короля Свейна Эстридсена в 70-е гг. XI в., был совершенно поражен распущенностью, царившей при королевском дворе Дании в отношениях полов, в том числе любвеобилием своего покровителя, которому он снисходительно это прощал за его преданность делам церкви. Каноник объяснял сексуальные вольности мужчин и женщин частыми отлучками мужчин в связи с викингами (здесь: военные походы за добычей. — А. Р.), с чем отчасти можно бы и согласиться. Можно также объяснять широко распространенные внебрачные связи скандинавов языческими представлениями и нравами, которые господствовали в эпоху викингов и в виде заметных реликтов сохранялись в народной толще и в XIII в., и позднее» {174} .

При этом дети от наложниц могли получать у скандинавов те же права, что и законнорожденные. Так, «Сага о людях из Лососьей долины» рассказывает о знатном и богатом исландце Хаскульде, приобретшем рабыню, которая родила ему сына. Позднее отец завещал ему треть своего имущества, как и двум законным сыновьям. Как оказалось, наложница была дочерью ирландского ярла, попавшей в плен. Ее сын был признан знатной ирландской родней {175} .

История сына Хаскульда относится к X веку — времени, когда скандинавский мир еще не был христианским. Однако и после принятия христианства скандинавы не оставили прежних обычаев. Помимо уже приведенных примеров из жизни шведского и норвежского конунгов можно вспомнить о внучатом племяннике Олава Святого Магнусе Голоногом, норвежском конунге в 1093—1103 годах. У Магнуса были три сына от трех наложниц: Эйстейн, Сигурд и Олав, которые после смерти отца совместно правили Норвегией. О матери Эйстейна известно, что она была простолюдинкой, но мать Олава была знатного рода {176} . Между прочим, и сам Магнус Голоногий был сыном наложницы {177} .

И связь Олава Святого с наложницей, и сожительство Магнуса Голоногого с наложницами относятся ко времени до их женитьбы. По мнению современной исследовательницы, эта форма отношений «складывалась как бы взамен супружества, но не наряду с ним. <���…> Такое наложничество выглядит как более или менее временное и не оформленное по закону супружество. <���…> С женитьбой мужчины или воссоединением его с женой такое сожительство прекращалось, мужчина его прерывал; в сагах об этом говорят иногда более выразительно: “прогнал” (сожительницу), т. е. “гражданский” и узаконенный браки не совмещались» {178} .

Однако известны и примеры совсем иного рода, причем относящиеся именно к скандинавским правителям. Упоминавшийся сын Магнуса Голоногого Сигурд Крестоносец, правивший Норвегией в 1103—1130 годах, «сделал Боргхильд своей наложницей и увез ее с собой; их сыном был Магнус Слепой (1130—1135), а женат Сигурд при этом был на Мальмфрид <���…>» {179} . Брат Олава Святого, норвежский конунг Харальд Суровый Правитель, по-видимому, держал наложницу, состоя в браке с Эллисив — Елизаветой Ярославной, дочерью Ярослава Мудрого {180} . По замечанию исследовательницы средневековой Скандинавии, «история знает немало примеров того, что наследники престолов были рождены от наложниц и рабынь конунгов, и это, полагают исследователи, было общей практикой, вызывавшейся к жизни, особенно в высших слоях общества, желанием оставить после себя одного или более наследников, продолжателей рода» {181} . У скандинавских правителей были и особые соображения: «наложницы и незаконнорожденные сыновья конунгов служили для укрепления альянсов в не меньшей степени, чем институт усыновления» {182} . А что касается Харальда Сурового Правителя, то его связь с наложницей Торой помимо политических соображений могла быть вызвана тем, что у конунга и Елизаветы не было сыновей {183} .

В авторитетных православных текстах, получивших распространение в славянском мире, сексуальная «свобода» строго осуждалась. «Закон судный людям», составленный одним из создателей славянской азбуки и письменности святым Мефодием в Великой Моравии в конце IX века на основе византийской «Эклоги» и служивший славяноязычным правовым кодексом, обличал как преступления сношения с рабыней и многоженство, которые по языческим представлениям не были преступны {184} . Многоженство традиционно сурово осуждали византийские миссионеры. Киевский митрополит грек Иоанн II в конце XI века замечал: «<���…> Не отказавшиеся от многоженства являются чужими для веры». Митрополит велел не причащать тех, кто допускает «общение с двумя женами — это далеко от нынешнего благочестия и благопристойного ромейского (византийского. — А. Р.) жития». Церковного наказания — епитимий, утверждал он, заслуживают те, кто живет с женами без венчания: это блудники {185} . Средневековая книжность, в том числе и сочинения православных славянских церковных писателей [63], рассматривала сексуальную невоздержанность как проявление языческого начала и расценивала блуд как служение дьяволу.

Как заметила американская славистка И. Левин, между христианским Западом и христианским Востоком были различия в отношении к церковному (венчанному) браку. На Западе существовало такое понятие, как конкубинат, обозначавшее церковно не освященное длительное сожительство. Иной была ситуация в Византии. Унаследованное Русью из Византии церковное право не рассматривало конкубинат как законный союз. Однако ситуация на Руси была иной: дети от таких невенчанных, но постоянных союзов обладали правами наследства, и такие нормы действовали на Руси до XVI столетия. Галицкий князь Ярослав Владимирович (ум. 1187), именуемый в «Слове о полку Игореве» не до конца ясным прозвищем «Осмомысл», передал после смерти престол не законному сыну Владимиру, а Олегу — ребенку, рожденному от любовницы Настасьи [64].

Пример с Ярославом Галицким и его сыном от Настасьи, казалось бы, свидетельствует о равных правах княжичей, рожденных в браке и в невенчанном союзе. Причем если галицкий князь на исходе XII столетия рассматривал внебрачного сына (рожденного от любовницы при нерасторгнутом церковном браке с княгиней Ольгой, дочерью Юрия Долгорукого) как своего законного преемника, то Владимир Святославич, воспитанный в язычестве и крестившийся в зрелых летах, тем более став христианином, мог не отказаться от конкубината и сожительства и, соответственно, мог считать своих сыновей от таких союзов законными наследниками.