Владислав Гравишкис - В семнадцать мальчишеских лет

— Ничего, мы еще без него встретимся, поговорим.

— Взгляни на объявление. Видишь, какими посулами нас рассчитывают.

На закопченных цеховых воротах белел листок. Администрация извещала, что завод скоро получит кредиты и что рабочие и служащие будут вознаграждены за трехмесячную бесплатную работу.

— Многие голодают, — рассказывал Колька. — А тут еще сыпняк помогает. Сам, поди, знаешь.

— Знаю, — тихо отозвался Виктор. — Всем не сладко. Но ты втолковывай потихоньку, кто в этом виноват, раскрывай людям глаза, настраивай на борьбу.

В условленном месте, у литейного цеха, к ним подошел высокий с обвисшими рыжими усами рабочий в прожженной робе. Он передал Виктору небольшой мешочек с частями разобранного револьвера, шепнул: «Придешь в воскресенье к Теплоухову», — и, припадая на левую ногу, скрылся за углом.

Возвращаясь домой, Виктор испытывал душевную боль за тех, кого встретил в заводских корпусах. Тяжко, очень тяжко им приходится. Но недовольство и злость, как нарыв, должны когда-то прорваться наружу, и тогда несдобровать нынешним хозяевам.

Даже не оборачиваясь, Виктор чувствовал на себе взгляды родных: тяжелый — отца, горестный — матери. Избегая смотреть на них, вышел на улицу.

По городу гарцевали военные. В пролетках красовались холеные барыньки. Мелькнул экипаж. Знакомое лицо парикмахерши Леерзон-Новицкой. Прижмурив глаза, жеманно поджав губы, она слушала чужую речь немолодого, с оплывшим лицом офицера.

В кинотеатре «Лира» гремела музыка.

Виктор повернул за угол и отшатнулся. Впереди стояла толпа. По ступенькам крыльца небольшого домика пытался и не мог сойти человек в промасленной робе.

Ярился, визжал и тыкал ему кулаком в лицо толстобрюхий низенький человечишка. Кто-то перегнулся через перила крыльца и из-за спины конвойного взмахнул чем-то белым. Рабочий упал.

«Камень в платке», — мелькнуло в сознании Виктора. В толстобрюхом он узнал владельца книжной лавки Антипкина.

Конвойные подняли упавшего, штыками отгородили его от погромщиков.

Виктор почти бегом устремился на Петровскую. Вслед неслись чьи-то пронзительные крики.

Приближаясь к дому Теплоухова, перевел дух, замедлил шаги. Сердце все еще отчаянно стучало. Хоть бы скорей увидеть Ивана Васильевича!

У груды бревен ребятишки играли в «пятнашки». Веснушчатый курносый парнишка, видно, смелее других, уставился на Виктора любопытным взглядом, спросил:

— Тебя как зовут?

— Володя, — осторожно отозвался Виктор, соображая, как избежать расспросов дотошных мальчишек.

— Будешь с нами играть? — глаза парнишки сгорали от любопытства к незнакомому парню в форменной тужурке и фуражке с высокой тульей, с маленьким лакированным козырьком. Виктор взглянул на курносого и, неожиданно для себя, согласился.

Когда Иван Васильевич, зорко посматривая вокруг, подошел к бревнам, азарт игры, казалось, захватил Виктора целиком. «Молодец», — мысленно одобрил Теплоухов. Присел на бревно, закурил и залюбовался ловкостью невысокого, крепкого в плечах Виктора. «Мальчик, совсем еще мальчик». Невольно подумал о своих детях: как-то сложится их судьба? Старшему, Валерику, шел одиннадцатый год.

— Хватит, ребята. Я что-то уморился, — неловко схитрил Виктор.

— Это с непривычки, — дружелюбно, с покровительственными нотками в голосе отозвался веснушчатый, — приходи еще.

— Обязательно! — пообещал Виктор, направляясь к Теплоухову.

Сейчас, впервые после ареста встречаясь с Иваном Васильевичем, он внимательно разглядывал руководителя подполья.

Чуть продолговатое лицо, маленькая бородка. Под нависшими бровями — живые глаза, в которых прячутся веселые искорки. Виктор догадывался, что Теплоухов приехал в их город по специальному заданию. Раньше он его нигде не встречал. Но спрашивать об этом не полагалось. Виктору, разумеется, не было известно, что Теплоухов с 1905 года связан с революционным подпольем, знаком с известным уральским революционером Федором Сыромолотовым, Клавдией Тимофеевной Новгородцевой-Свердловой, встречался в подполье с руководителем уральских большевиков товарищем «Андреем» (Свердловым).

В руках Ивана Васильевича — эсеровский листок «Златоустовский вестник». Служащему городской управы полагалось со вниманием читать газету и находить в ней пищу для размышлений.

— Садись, пусть ребята играют. А ты смотри приказ начальника гарнизона, — негромко проговорил Иван Васильевич, подавая Виктору газету.

«…Приказываю… — читал Виктор, — волостным штабам… посылать арестованных в Златоуст только в самом крайнем случае, так как город не имеет необходимых помещений для их размещения, и, кроме того, большой наплыв арестованных большевиков может оказаться опасным как для города, так и для уезда…»

— Победители, — негромко пробурчал Теплоухов.

— Я сейчас видел: еще кого-то арестовали, — дрожащим от волнения голосом произнес Виктор. — Били его жутко…

— Георгия Шипунова расстреляли. — Иван Васильевич опустил голову.

Виктор вздрогнул: «Полиного отца…»

— И еще будут жертвы, — прервал молчание Теплоухов. — Но враги сами страшатся. Народа страшатся. — Иван Васильевич поправил длинными суховатыми пальцами пенсне, сказал потвердевшим голосом: — Надо быстрее наладить выпуск листовок. Пусть все знают, кто в городе настоящий хозяин, а кто незваный гость.

Взгляд Теплоухова посуровел, он испытующе посмотрел на Виктора, оглянулся на играющих и стал называть адреса: у кого взять бумагу, глицерин — все, что надо для печатания на гектографе.

— Запомнил?

— Запомнил, — отозвался Виктор и вдруг спросил: — Это и будет наша работа? И всё?

Иван Васильевич, близоруко щурясь, протирал пенсне и внимательно слушал юношу. А потом спокойно спросил:

— Что же нам, по-твоему, делать?

— Добывать оружие, бороться, взрывать!

— Будет, Витюша, и это, дай только срок. Тебе придется сколотить десяток надежных ребят. Каждый из них будет знать, как руководителя, одного тебя. С ними, может статься, и в бой пойдешь… А пока — листовки. Эта «взрывчатка» не хуже динамита — на души действует.

Иван Васильевич помолчал, подыскивая слова простые, доходчивые.

— Иные так полагают: бери винтовку и пали в каждого, кто носит форму врага. А ты вглядись и увидишь: много еще обманутых ходит у белых. Иной, может, жизнь прожил, а не знает, к кому прислониться, — то ли к белым, то ли к красным. Вот мы и будем говорить, на чьей стороне правда.

— Жалеете, значит, меня, не хотите на опасное дело послать?

Иван Васильевич ласково похлопал юношу по плечу, негромко и мягко стал объяснять:

— Мы в свое время, Витюша, не так относились к листовкам. Слышал, наверное, как они людей на баррикады поднимали? Подумай, сколько народу силком загнали к белым. Погоны у него белогвардейские, а душа-то крестьянская, мозолистая душа. По всем статьям выходит, что на нашей стороне должен быть мужик. Понял, дружок?