Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

«Разгром» Гнедича репетируется.

Вчера был Сигма, заявил, что он выходит. Я сказал ему, что очень жаль. Буренин сказал ему: — «А мне нисколько не жаль. Вы в последнее время плохо писали, и все о том, что я, да я, да я…»

Вейнберг вчера говорил: — «Соловьев рассказывает, что он разрешает газеты, чтобы убить «Новое Время». Думаю, что это вранье.

28 ноября.

И записываешь и не записываешь — все одно и то же. Сколько дней не записывал и все эти дни прошли, не оставив после себя воспоминания. Рассказывали о московской истории студентов, ходивших справлять панихиду по убитым на Ходынке. За вел. кн. Сергием Александровичем останется позорное прозвище — «князь Ходынский». Бартенев прибавлял — «На места генерал-губернаторов назначают боевых генералов, а вел. кн. Сергей — боевой».

«Разгром» Гнедича прошел с успехом. Сбор около тысячи, во второе и третье представления — по тысяче с небольшим. Нехорошо. Судя по успеху первого представления, можно было ожидать лучшего. Сегодня дал согласие на постановку «Трильби» в переделке Г. Г. Ге. Этим я удовлетворяю его желанию явиться перед публикой в хорошей роли.

Поехал сегодня Б. В. Гей в Берлин, чтобы посмотреть пьесу Гауптмана «Потонувший Колокол». Дал 250 руб. Как надоел мне театральный мир, а отделаться от него трудно. Что-то притягивает.

Сегодня юбилей Н. Н. Каразина. Какие глупые речи говорились! Сигма говорил о «Журавле» (книга Каразина). Я ему сказал — «Зачем вы говорили о птице, у которой длинные ноги и маленькая голова?» «Мусин-Пушкин сказал речь, в которой за шумом совсем ничего нельзя было разобрать. Почему-то упомянул о Кане Галилейской. Когда он подошел ко мне, я сказал — «Вы так много говорили, так много напустили воды, что только Христос мог бы обратить ее в вино. Отошел с неудовольствием. Сам Каразин говорил о художнике, его вдохновении, его страданиях, когда он видит., что идеала не достигает. Все это было так ординарно. Кто-то говорил о животном, которого называют человеком, о том, чем отличается человек. Ерунда ужасная! Встретил дочь И. Н. Крамского. Поговорили. Я сначала ее не узнал. Говорит, что пишет, «мажу красками», как выражается она. Говорила наша актриса Писарева, хотела что-то сказать об «отзывчивых сердцах», — ничего не вышло. М. И. Черняев заметил о ней: «Какова дурость!»

Сидел между Гнедичем и В. И. Данченко. Данченко — совсем не интересный собеседник. Как писатель, он несравненно интереснее. У него горячее воображение, сильные краски.

Амфитеатров просит аванс в — 5000 руб. и 600 руб. ежемесячно, с тем чтобы 100 руб. вычитать на уплату аванса.

29 ноября.

Был М. А. Стахович. Рассказывал о приеме своем у государя. Он говорил ему о дворянской записке, которую министр внутренних дел не дозволяет прочитать в дворянских собраниях, но каждому отдельному дворянину говорить можно. Дворянство считает Россию земледельческим государством, вопреки Витте, который считает ее государством промышленным. Стахович говорил государю: — «Если мы ошибаемся, то ошибаемся искренне. Но предположим, ваше величество, что мы правы, — разве не стоит нас выслушать?» и т. д. Разговор продолжался 20 минут. Государь был очень милостив, говорил, что непременно прочитает записку, что министр внутренних дел, может быть, потому так распорядился, что государь еще не прочитал записки. На слова Стаховича, что в печати и обществе громят дворянство за то, что оно получает подачки, государь сказал: «На меня это не может влиять».

1 декабря.

Вчера Крылов приглашал слушать свою пьесу, предназначенную для нашего театра.

На нашем театре драма в 1 действии Зудермана «Фрицинька». Громадный успех.

Холева вернулся из Тулы и говорит, что Т. Л. Толстая вышла замуж за мужика, который имеет лавку в Ясной Поляне. Думаю, что это непроходимый вздор.

2 декабря.

Стахович принес «Записку губернских предводителей дворянства, вызванных, с высочайшего соизволения, г. министром внутренних дел для совещания о нуждах дворянского землевладения». Он рассказывал, что сегодня все директора департамента у Витте на совещании, что составленная таблица показывает положение благосостояния России с 1884 года, и притом крестьян. Взяты цены рабочих, количество снятых крестьянами земель, лошади, скот, количества потребные вина и хлеба.

Письмо Яворской довольно нагло. Я ответил так: «Княгиня Лидия Борисовна! Извините меня, пожалуйста, за маленькое замечание, которое я хочу сделать по поводу вашего письма, мною сейчас полученного. Вы подписали его так: «уважающая вас», а следовало: «не уважающая вас». Все равно я бы не обиделся, ибо содержание вашего письма считаю несправедливым. Примите уверение в моем уважении».

Письмо Шабельской о пьесах. Ответил.

11 декабря.

Вчера «Трильби». Большой успех. Объяснение с Яворской, переписка с ней, ее претензии. Я сказал ей, что Трильби играет Пасхалова, потом Новикова, что это сделано по распределению. «Я не хочу чередоваться с выходной актрисой», — говорила она. — «А я ее не знаю, может это — талант, и монополии на роли я не признаю». Льстя мне, она рассказывает обо мне разную гадость. В этом болоте мне и утереть! Как надоело! Театр — это табак, алкоголь. От него так же трудно отвыкнуть.

Вчера был у Горемыкина по поводу моего «Маленького письма». Оно возбудило всех. Нашли, что невозможно так говорить. Горемыкин ничего против этого не имел, но предупредил на счет будущего. Я поблагодарил и обещал прислать ему статью Розанова (которому заказано об университетских беспорядках) в корректуре.

16 декабря.

Был кн. Ухтомский. Разговор о М. П. Соловьеве. Он просто с ума сходит. Пишет проэкт о налоге на газеты, обещая казне 7 миллионов, из которых должна продовольствоваться цензура, получая тем более, чем больше имеет доходу газета, у бедных — бедно, у богатых — богато. Он нам запретил бесцензурное получение «Intransigeant», «Ças», «Gazeta narodowa». По его распоряжению, на польских книгах предписано делать русские заглавия. Министр внутренних дел, узнав об этом, отменил, По его распоряжению статьи князя Ухтомского не перепечатываются в провинциальных газетах. Он сам рассказывает, что ему в образе Хитрово является дьявол. Он пишет миниатюры. Хитрово попросил их показать одному из великих князей. Проходит несколько дней, является Хитрово и приносит миниатюры. Он кладет их в стол и запирает. Через несколько дней он открывает стол и не находит миниатюр, — поднимается шум, делаются обыски у прислуги, у полотеров, он рассказывает слоим знакомым, что обокраден. Слышит об этом Хитрово и спешит его успокоить: «Да, миниатюры у меня, я их вам не возвращал». — «Но вы мне их приносили». — «Нет», и т.д. Он убедился, что дьявол приходил к нему и смущал, — Князь Ухтомский говорил об этом Горемыкину. Горемыкин говорит, может быть, я заменю его, но некем. Куда его девать? и т. д.