Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

17 декабря.

Сегодня в Александрийском театре. Давали «Непогрешимого» Невежина. Я был один в ложе. Скальковский говорил, что на Кавказ был назначен Куропаткин, и военный министр поздравлял его, но вел. кн. Николай Михайлович написал государю письмо против Куропаткина и государь назначил кн. Голицына.

Государь сказал, чтобы урегулировали рабочий вопрос. Витте работает над введением 8-часового дня, но в величайшей тайне. Пройдет ли это — вопрос еще!

Около Кривенки сидит брюнетка на месте начальника по делам печати. Это во втором ряду. Генерал Зыков говорил генералу Гюбенету: «Правительство назначает на такой ответственный пост, как начальника по делам печати, бог знает, кого, какого-то щенка» и т. д. Брюнетка покраснела и говорит: «Я — дочь М. П. Соловьева». Генералам оставалось только провалиться сквозь землю. Вот человек, о котором двух мнений нет.

Крылов сидел и ехидничал на счет постановки «Непогрешимого». Карпов ехидничает на его счет, говоря, что он пишет трилогию «Квартирный вопрос», «Налог на собак» и еще что-то, чего София Ивановна Сазонова не решилась мне передать. Благодарю покорно.

Меня обвиняют в том, что я ставлю «Квартирный вопрос». А для меня это любопытно: придет ли публика, и какая? Если бы он поставил эту пьесу на Александрийском театре, он был бы побит. У нас своя публика, а Александрийская, большинство ее огромное, не посещает наш театр.

Когда наши артисты стали презрительно относиться к пьесе Крылова, он, очевидно, струсил и говорил мне, — не сделать ли так: объявить в газетах, что он жертвует свой гонорар за «Квартирный вопрос» в пользу театрального общества. На другой день он раздумал. — «С кем я ни советовался, все мне говорят, что это было бы глупо». Но было бы доброе дело.

Вчера в Панаевском театре подходит Пятницкая. — «О каких вещах писали вы мне, чтобы я вам их возвратил?» — спросил я. — «А вы отчего мне не отвечали на предложение купить у меня материал для драмы?» — «Да зачем я буду покупать?» — «Вы напишите пьесу». — «Я не пишу пьес и материалов никогда не покупал». — «Покажите мне сцену». Я повел ее и говорю — «Отчего вы не пишете?» — «Я потеряла свой талант». — «Почему же вы его потеряли? На чем». —«Я сумасшедшая».

— «Я читал ваш рассказ в «Вестнике Европы», помните, который я забраковал. Он очень плох».

Она заплакала и, сломя голову, бросилась вон. С ней сделалась истерика. Призвали доктора.

Говорят, что у государя головные боли, что на затылке образовалась шишка, вследствие японского удара. Вздор. Государь сегодня был на окоте. Больной он не поехал бы.

22 декабря.

Читал вечером драму Немировича-Данченко «Цена жизни». О ней много говорят. Она действительно интересна, но философ — просто франт, совершенно достойный Клавдии. Все мозги она у него вытрясет и бросит. Они этого достойны, ибо никакой философии подобная дрянь породить не может. Автор, очевидно, думает, что он создал личность в этом философе, и в этом малая величина Данченко и сказывается. Он хорошо рисует житейские отношения, но когда приходится разбираться — у него довольно бестолково все, хотя и довольно искусно для сцены. Похоже на «Грозу».

26 декабря.

Привезли письменный стол из Москвы от Шмидта. Очень доволен, но это одна роскошь, а не потребность.

28 декабря.

Какая-то Варвара Гавриловна Шершова приходила просить публиковать, что она находится в несчастии с дочерью своей, пансионеркой Павловского института. Сказал, что этого нельзя. Тогда публиковала о продаже ее дачи в Гатчине. «Меня все знают. Мать моя была придворною дамой. Кирасир Гессе лишил мою дочь невинности, сделал ей ребенка и теперь переведен в пограничную стражу. Я жаловалась прокурору, целый год хлопотала, допрашивали меня и Маню. Говорят, что свидетелей не было, что он обольстил, и отказали. А он такие пакости написал про меня и Маню, что будто я ее продавала вел. кн. Михаилу Александровичу. Была у Рихтера, он дал мне 25 руб., говорит, чтоб я подала просьбу государю», и проч. и проч. Дача ее заложена за 3 тыс. руб., вся развалилась. Сын служит в жандармах, должен был выйти из лейб-драгун по случаю этого несчастия с сестрой. Мать скрыла от него сначала, чей ребенок, но потом он узнал.

Сыромятников привел какую-то даму, маленькая, в платке. Трос детей, муж бросил, надо ехать в Харьков. Что-то тихо рассказывала, я почти ничего не понял. Дал 10 руб.

Писарева-Звездич прислала фельетон. Написано недурно, но не годится. Возвратить надо.

Вчера кто-то Росоловскому сказал, что художник Шишкин умер. Он написал несколько сочувственных строк. Сегодня оказалось, что Шишкин и болеть не думал. Несколько дней тому назад то же случилось с сыном Булгакова.

1 января.

Веселая встреча Нового года. Много говорилось. С. И. Сазонова упала в обморок, послали за доктором. Сазонов ночевал с нею у нас. Шабельская передала мне выписку из «Frankfurter Zeitung» о моем романе.

Был у Витте по его приглашению. Указ о чеканке империалов и полуимпериалов по 15 и 7–50 р. Он победил в совете, который собирался под председательством государя. Просил напечатать статью Гурьева, которая написана по его поручению ранее появления указа. Я дал согласие, и мы выпустили № 7490, только вторым изданием, с этой статьей и указом, перепечатав его из «Правит. Вестника». Он говорил, что до этого указа он ожидал благоволения госуд. совета, что после указа госуд. совет будет ожидать его благоволения, как он говорил государю. Это девальвация. Что ни пиши, ничего не поделаешь. Говорил о предостережениях, о «Всей России». Деп. мануфактур и торговли создал конкуренцию этому изданию, отдав на откуп объявления Лейферту и Ефрону, которые собирали объявления от имени департамента принудительным образом, требуя по 500 р. за брошюру. В. И. Ковалевский издал циркуляр против Лейферта. Вся эта махинация сделана была без него, он напрасно бесился и волновался, ничего на мог сделать против своих чиновников. Витте обещался исправить.

«Новый Мир» — большой успех. Я ничего не писал об этой пьесе. Мае надоели эти толки, будто я рекламирую свой театр. Если б я решился на это, то сумел бы это сделать. Вся журналистика против меня, все это задетое самолюбие, завистники. Пьесу Нотовича в прошлом году мы отвергли — «Без выхода» — и в нынешнем отвергли его переделку романа Гюго «Les misérables», под названием «Отверженные». Моск, отд. Лит. Театр. Комитета разрешил эту переделку для императорской сцены с сокращениями. Вероятно, из либерализма. Но переделка — прямо детская по бездарности.