Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Моя связь с Шурой прекратилась еще за несколько месяцев до конца войны. Я ничего не могла узнать о ее судьбе и судьбе многих моих бывших подруг. Однако больше всего меня беспокоила судьба Сергея. Где он теперь? Куда занес его вихрь той грозы, так внезапно разразившейся полтора года назад? События тех дней были причиной того, что даже теперь, когда война закончилась, я чувствовала себя обломком разбитого корабля, плывущим неизвестно куда.

Андре ушел от Мюллеров уже на второй день американской оккупации. Он ни с кем даже не попрощался. Позже я слыхала, что он вместе с другими французами ограбил одну богатую семью в Тельфсе, нацистских владельцев отеля. Жертвой их грабежа стали также два украинских беженца, которые остановились там в последние дни войны, чтобы переждать до лучшего времени. Французы забрали у них все драгоценности, одежду и другие необходимые вещи. Многие иностранцы были возмущены этим. Ведь эти украинские беженцы были тоже иностранцы. Они никому не сделали зла. Но вначале неофициально американцы даже поощряли такие грабежи. Так, например, через пару дней после их вступления в Тельфс всем иностранным рабочим разрешили грабить текстильную фабрику, несмотря на то, что ее владелец был швейцарский подданный. Американцы считали, что он работал на немцев и потому не заслуживал пощады.

Я тоже решила пойти на фабрику и притащить кое-что. Мне удалось унести два шерстяных одеяла и несколько метров зеленой ткани, из которой немецким солдатам шили шинели.

Когда я со своей добычей явилась в дом моих бывших хозяев, старик Мюллер сказал:

— Это очень хорошо, что ты принесла нам одеяла.

Я с удивлением посмотрела на него, не понимая, шутит он или говорит всерьез.

— Это мои одеяла, — сказала я.

— Одеяла наши, — ответил он.

— Вы сами можете притащить себе. Эти одеяла я возьму с собой.

— Ничего подобного! Одеяла останутся здесь. Ведь это немецкие одеяла!

— Отец, ты что это?! Господи! — вмешалась Эльза.

— А зачем ей нужны два одеяла? — отвечает он.

— Не буду же я для вас тащить их! — сказала я сердито и поспешила скорее спрятать свою добычу.

После этого разногласия насчет одеял мне стало неудобно оставаться в их доме. Теперь мне хотелось поскорее уйти от них, и я стала искать себе новое жилье. Все три сестры относились ко мне все еще довольно хорошо, но уже чувствовалась некоторая неприязнь. По утрам я немного помогала им по дому — ведь они кормили меня, как и прежде. Но, вероятно, я была уже для них лишней. Работы теперь было мало, так как их продовольственный магазин почти опустел и редко был открыт. Флора распродала большую часть продукции, остальное припасла для семьи. Старик Мюллер остался без помощника, — да и не нужно было. Работы уже почти не было. Эльза иногда помогала ему.

Но мне не хотелось сразу же ехать на сборочный пункт для репатриантов. Мы с Ниной решили переждать первый наплыв, а потом регистрироваться на родину. Об этом я со временем сказала Эльзе и Флоре. Теперь их отчужденность ко мне я почувствовала еще сильнее. В сущности, их поведение казалось мне странным. Ведь я знала, с каким нетерпением все они ожидали окончания войны, как ругали Гитлера и немцев, а теперь, вместо того чтобы радоваться, они были печальны. И чем-то недовольны. Может, это объяснялось поведением американцев, которые в каждом немце и австрийце видели нациста. Американцам также не разрешалось разговаривать с местными жителями. Напряжение в доме моих бывших хозяев еще больше усилилось, когда я познакомилась с молодым американским доктором и стала почти каждый вечер встречаться с ним.

Впервые мы с Робертом встретились у соседей Мюллеров. Там жила вдова, которая до войны имела текстильный магазин. Теперь магазин был закрыт, но с помощью одного постояльца она открыла швейную мастерскую. Этот квартирант поселился у нее за каких-то два месяца до окончания войны. По всей вероятности, он был на фронте и успел убежать оттуда. Никто не знал о нем никаких подробностей. По-видимому, вдова была им очень довольна.

Из добытого на текстильной фабрике материала я заказала себе у нее тирольский костюм. Портной показал мне разные фасоны, и я выбрала самый простой, с погонами и роговыми пуговицами, по бокам юбки шли две темно-зеленые каймы. Таких костюмов у нас на родине никто не видел, и мне хотелось привезти его на память.

В тот день я была как раз на примерке. Вдруг в дверь примерочной постучали, и стройный американец в офицерской форме вошел в комнату. В руках у него были помятые брюки. Он всем улыбнулся и, остановившись, начал читать свой словарик. Наконец, нашел нужное слово:

— Гладить. Завтра!

— Да, да! — подобострастно улыбнулся ему портной и взял у него брюки.

— Я не могу по-немецки, но немного по-французски.

Мне ужасно захотелось поговорить с ним, и, не выдержав, я сказала:

— Я тоже говорю немного по-французски.

— Вы здесь живете? — обратился он сразу же ко мне.

— Нет! Нет! — ответила я. — Я нездешняя, я живу рядом, но скоро поеду домой, в Советский Союз, — поспешила объяснить я, боясь, что он примет меня за немку или австрийку и перестанет разговаривать со мной.

— О! Из Советского Союза! — воскликнул он. — Я люблю Советский Союз! Вы здесь работали?

— Да.

— Но теперь вам не надо работать.

— Я уже почти не работаю, то есть, очень мало, лишь потому, что меня там кормят.

— Меня зовут Роберт, — сказал он и протянул мне руку. — Роберт Веллс.

В это время хозяйка дома вошла с подносом и предложила всем чаю.

— Вы пьете чай? — обратилась она к Роберту, подавая ему в миниатюрной чашечке чай.

Мы начали пить чай стоя. Вдруг Роберт спохватился:

— Нам не разрешается говорить с немцами и ходить к ним домой, — сказал он, обращаясь ко мне. — Мне нужно уходить. И он ушел, наскоро попрощавшись со всеми, а я объяснила вдове и портному, что он сказал. Но они были рады его визиту. Это было только начало их будущего бизнеса.

На следующий день Роберт пришел к ним за брюками и спросил обо мне. За мной послали девушку, дочь вдовы. Роберт просто хотел видеть меня и ничего особенного не сказал. Это повторилось и на следующий день. А в воскресенье утром девушка принесла мне от него записку: «Я хочу пригласить вас сегодня на прогулку. Придете? Я зайду за вами в два часа. Роберт».

— От кого? — спросила Эльза.

— От американского офицера. Он пригласил меня на прогулку.

Было начало мая. На дворе стояла чудесная погода. Я надела свое темно-синее платье из японского шелка, которое мне пошила портниха, работавшая одно время в доме Мюллеров. Это платье было по заказу Эльзы — синий шелк с горошинками. Оно вышло необыкновенно красивым. К нему я надела модные в то время итальянские туфли на корковой подошве, которые я купила на черном рынке перед окончанием войны. Волосы я тоже подняла наверх по последней моде и в приподнятом настроении вышла из дома. Роберт ждал меня у входа. Улыбаясь, я протянула ему руку. Он удивленно отступил и воскликнул: