Уильям Берк - Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника

Такое противодействие не было для Альберта в новинку. В лучшие времена он мог бы использовать немного обаяния, отпустить пару остроумных комментариев и перетянуть самых упорных на свою сторону. Иными словами, этого никогда бы не случилось, если бы место в компании занимал прежний Альберт Геринг. Но тот Альберт Геринг был давно мертв, от него осталась только оболочка, скрывавшая пассивного и измотанного Альберта. Как полагает Брунгильда Ленер-Фишер, “это был озлобленный человек. Несчастливый, находящийся в смятении. Все это было результатом войны. Возможно, он сравнивал себя прежнего с тем, кем был в данный момент, – человеком, выпрашивающим переводы, чтобы заработать пару грошей. Так низко упасть с такой высоты – уж надо думать…” [263]

В начале 1960-х в мюнхенском ресторане юная Кристин Шоффель, дочь Эрнста Нойбаха, была свидетелем преображения Альберта Геринга, хотя в то время она об этом не догадывалась. По-видимому, в 1960-е он смирился со своими несчастьями и перестал о них думать. Исчезла его жалость к себе, мантия изгоя. Он начал ценить жизнь такой, какая она есть, а не такой, какой должна быть. Он дорожил своими прогулками по Английскому саду, свежим утренним кофе… свободой и миром. Он был по-тихому доволен жизнью, которую делил с обеими Брунгильдами в их маленькой квартирке в пригороде Мюнхена. Он примирился с судьбой.

“Отец взял меня с мамой к Альберту, – рассказала Кристин. – Мы встретились с ним в ресторане, затем немного прогулялись… И я помню, что отец был очень горд этим. Это давало ему повод заявить: “Я знаю Альберта Геринга”. Не потому, что это был Альберт Геринг, а потому, что он был горд знакомством с человеком, который помогал другим людям. И он – я должна сказать это по-немецки – Er hat ihn sehr geschätzt. Eine große Achtung für ihn gebabt . [264]Уважал!” [265]

Одну деталь этой встречи она все еще отчетливо помнит – его глаза: “Очень сильный, но мягкий взгляд, не такой, как у его брата. Это были два различных взгляда, у его брата глаза были холодные. Чин, чин, чин – в таком роде, – она двигает пальцами, как будто у нее в руке два кинжала. – Совсем не так у Альберта Геринга”. И добавляет: “Мне казалось, что он был очень тихий, милый и bescheiden [скромный]… Вы бы никогда не подумали, что он происходит из такой семьи с такой историей!” Перед тем как всем разойтись, Альберт напутствовал Кристин одним актуальным советом: “На земле ты всегда встретишь хороших и плохих людей, везде. Поэтому я ученый. Я знаю не про ужасных немцев или ужасных русских и все такое. Я хорошо знаю по опыту, что такое добро и зло, и это тот урок, который нужно в жизни выучить. И всегда так будет!” [266]

Примерно в этом время отец Кристин написал статью об Альберте в Aktuell: deutches Wochenmagazin и в заключении попытался разобраться с психологией Альберта Геринга, каким он его видел в последний раз: “Он мог бы сейчас вести богатую беззаботную жизнь в Южной Америке, если бы захотел. Вместо этого он живет в Мюнхене на чрезвычайно скромную пенсию, пьет много кофе и иногда наслаждается стаканом доброго вина. Он никому не продавал своих воспоминаний, не говоря уже о том, чтобы принять щедрое предложение от какой-нибудь американской киностудии”. Когда Эрнст спросил Альберта, почему тот решил отказаться от потенциально более комфортной жизни, Геринг процитировал мудрые слова Шопенгауэра: “В этом мире ничто не пропадает, все просто переходит из одного в другое”. [267]

Всего через два года после того, как Нойбахи пообедали с Альбертом, доктор Йозеф Харват, старый чешский друг, получил два письма от Альберта с его мюнхенского адреса. Харват пишет в своих мемуарах: “Долгое время я не имел от него известий, пока внезапно не получил письмо из Мюнхена, в котором Альберт рассказывал о своих проблемах с пищеварением. Характер письма был философски-стоическим. Можно было догадаться, что он либо еще раз женился, либо просто живет с другой женщиной, которая о нем заботится. Он также прислал мне журнал, в котором была статья про меня. А потом пришло письмо от вышеупомянутой дамы о том, что” [268]20 декабря 1966 года, на семьдесят первом году жизни, Альберт Геринг скончался от рака поджелудочной железы.

Из автобуса выходит пожилая дама, одетая в свое самое нарядное платье, с букетом полевых цветов в руках. Проходя через кладбища Вальдфридхоф, она ступает медленно и отрешенно. Я смотрю на карту и снова поднимаю глаза. Ее уже нет, она ушла в глубину леса. Я ступаю на тропинку, но едва успеваю сделать несколько шагов, как разверзаются небесные хляби. Пока я нахожу укрытие под навесом красного дуба, частые капли перерастают в настоящую пулеметную очередь. Усталый дуб скрипит и стонет, нагибаемый ветром, его листья бурлят, как поток мрачного воображения.

Я застрял в этой макабрической мизансцене, и кажется, прошла уже вечность, но наконец перемена погоды снова открывает мне путь. Заходя глубже в лес, под его зеленым покрывалом я ощущаю, как чувство безопасности и спокойствия гасит первоначальную настороженность. Едва слышное птичье пение успокаивает. За каждым моим шагом присматривают скульптурные ангелы. Я начинаю понимать, чем прекрасны такие кладбища.

Одно из первых в своем роде, кладбище Вальдфридхоф в предместье Мюнхена устроено не по стандартной схеме. Здесь нет разлинованной сетки, экономно размещающей трупы, вместо нее – петляющие как в лабиринте тропинки и точки медитации. Флора органично сливается с участками и надгробьями, повторяя неразрывное переплетение между природой и смертью. Это место в равной мере посвящено живым и мертвым.

По булыжной дорожке я дохожу до небольшого участка, где стоит домик из песчаника с оградой из гвоздики и фонарей, постаревшей серой крышей и, как в большинстве баварских домов, стоящим внутри распятием. Старинным немецким шрифтом “фрактур” здесь написано имя доктора Генриха Эрнста Геринга, бывшего kaiserlich deutscher Ministerresident (министра-наместника Германской империи) и сразу под ним – имя его жены, Франциски Геринг, урожденной Тифенбрунн. И в самом низу надгробия я вижу его: Альберт Геринг, инженер, родился 9 марта 1895 года, скончался 20 декабря 1966 года. Вот максимум, на который мне удалось приблизиться к этому человеку, – человеку, которого я никогда не встречал, но которого смог так хорошо узнать.

Я отправился в это паломничество, чтобы воздать должное и чтобы сказать последнее прощай. Я путешествовал с Альбертом три года – он в роли гида, я в роли любознательного экскурсанта. Он уводил меня в прокуренные подвальные кабаре и богемные кафе. Он бросал меня в гущу разъяренной венской толпы. Я опускался на колени рядом с ним и пожилыми еврейками, которых заставляли отскребать булыжники венской мостовой. Я слышал, как он кричал от шока и ярости, видя, как учтивость его нации трансформируется в бездумную жестокость, а потом и вовсе в элементарный бандитизм. Я присутствовал в берлинском кабинете Германа, когда Альберт вступался за коллегу. Гестапо, которое дышит ему в спину, и его лицо, искаженное страхом. Его мундштук и обаяние Кэри Гранта. И кофе – аромат хорошего крепкого кофе теперь всегда будет вызывать в моей памяти образ Альберта.