Дмитрий Соколов-Митрич - Яндекс.Книга

У тебя в стране могут быть самые замечательные идеи, но ты не сможешь их реализовать — тебе просто не хватит масштаба. Именно поэтому «Яндекс» был морально готов войти в империю Сергея Брина. Но не наемным персоналом, а в качестве партнеров с правом влияния.

— Мы готовы были объединяться в модальности семьи, — вспоминает Колмановская. — Понятно, что Google как бизнес был сильнее, но это лишь вопрос стоимости доли «Яндекса». А КПД наших команд вполне сопоставим, так почему бы не объединяться в формате Yandex — Google family. Я, конечно, понимала, что если эта семья получится, то это будет счастье для технических специалистов, а моя работа на этом закончится, так как свой бренд они будут развивать сами, из Америки. Ну, закончится и закончится. Это не препятствие.

Инвесторы «Яндекса» воспринимали историю этой любви гораздо трезвее с самого начала. В Baring Vostok Partners Capital были уверены, что для Google покупка «Яндекса» — лишь попытка завоевать российский рынок и в главной поисковой мастерской планеты русских партнеров в качестве реальных управленцев никто не ждет. Тем не менее с финансовой точки зрения вопрос возможной продажи был проработан досконально. И вот тут уже начался разговор без всяких сантиментов.

Роль парламентера выпала Елене Ивашенцевой. В 2004 году она регулярно летала в Сан-Франциско, добивалась выгодных условий сделки.

— Переговоры шли очень тяжело, с гугловскими людьми было сложно договариваться, — вспоминает Ивашенцева. — Изначально нам было сказано, что компания с десятимиллионной годовой выручкой должна стоить 30 миллионов долларов. И все. С их точки зрения.

— За год расценка выросла до 130 миллионов акциями и деньгами. Если бы мы тогда согласились, сегодня наша доля в Google стоила бы миллиарда два, — подсчитывает Волож. — А сами мы за это время выросли гораздо больше. В общем, получается, правильно сделали, что не приняли их предложение.

Но главную роль в этом решении сыграли не деньги. Деньги друг с другом договорились. Осталось договориться людям.

Когда закончился конфетно-чайный период, очень скоро стало ясно, что Google разговаривает с «Яндексом» так, как будто на дворе поздняя перестройка, из каждого второго московского окна льется песня «American boy, уеду с тобой!», а голодные советские программисты спят и видят, как бы свалить в Кремниевую долину, причем целой командой.

— Разговоры с первыми лицами Google оставались столь же прекрасными, но потом приехали их юристы, и они в достаточно категоричной форме объяснили, что речь идет не о слиянии, а о поглощении и мы будем просто наемными сотрудниками, — говорит несостоявшийся работник Google Аркадий Волож. — Мы звоним Сергею и Ларри, они говорят: «Да ладно, да бросьте вы, да чего нам делить — мы же все братья-программисты, айда в Калифорнию! Сколько вас там — 8–10 человек? Мы сейчас за вами самолет вышлем». Мы отвечаем: «Вообще-то нас уже восемьдесят, большой самолет потребуется.»

«Меня окружало кольцо друзей, которое угрожающе сжималось» — так в тот момент прокомментировал происходящее Илья Сегалович. В конце концов стало совершенно ясно, что в случае союза с Google желающие поедут в Кремниевую долину гастарбайтерами, а не желающим отведена роль московского сейлз-офиса, который будет заниматься продажами рекламы, подчиняться промежуточному звену в Цюрихе или Женеве и выполнять поручения какого-нибудь гугловского клерка среднего звена. Никакого тесного рабочего контакта с Ларри Пейджем и Сергеем Брином, никаких разработок мирового уровня — забудьте.

— Ключевым моментом, конечно, стало недостаточное уважение, которое проявил Google по отношению к «Яндексу», — считает Леонид Богуславский. — То есть понятно, что в западной деловой культуре люди друг другу не хамят, но в целом общение выглядело так: «Ашан» покупает киоск у Киевского вокзала, а ребята из этого киоска, вместо того чтобы радостно, задрав штаны, бежать в раскрытые объятия, что-то еще тут такое говорят про какие-то идеи и на что-то рассчитывают.

— Они, конечно, недооценили, что мы уже были бизнесом, что в России мы явление, у нас миссия, мы вообще-то поднимаем интернет в этой стране, — говорит то же самое другими словами Волож. — Момент разочарования в отношениях с Google наступил в апреле 2004-го, на фоне РИФа (Российского интернет-форума), который проходил тогда в подмосковных Липках. Я помню, как постоянно выходил на улицу, разговаривал с ними по телефону. А окончательное решение мы принимали то ли в мае, то ли в июне 2004 года на совете директоров.

Но теперь выбор был уже не между двумя вариантами светлого будущего. За год, который прошел с момента первой романтической встречи, Google значительно окреп. Было понятно, что, получив отказ, он придет в Россию по-настоящему, и спокойной жизни уже не будет.

— Мы видели, как Google, словно немецкая танковая армия, прошелся по Европе, смел все на своем пути, и как нам устоять в России, было совершенно непонятно, — теперь Леонид Богуславский вспоминает те времена с улыбкой. — Риск, что мы в конечном счете потеряем все, был очень высокий. Все взгляды были устремлены на Воложа — мы как инвесторы в стратегических решениях всегда ориентировались на него.

Сам же Волож признается, что в тот решающий день он принял решение, опираясь на позицию Альфреда Феноти — «человека со шваброй внутри», который к тому времени из совета директоров уже проданного CompTek перешел в совет директоров «Яндекса» и здесь тоже занял столь привычное ему место дежурного по здравомыслию.

— Эл был против Google, — говорит Аркадий. — Его раздражала прежде всего сама риторика покупки: да ладно, да хватит вам придуриваться, приезжайте работать. Для него как для человека старой закалки, в ковбойских сапогах, эти стэнфордские студенты были выскочками, которые слишком много о себе возомнили. Эл говорил: да, вы, конечно, скромные ребята, мировая компания зовет, впереди красивые и большие задачи, но нельзя позволять так с собой разговаривать. То, что они вам предложили, это не оценка. Они и половины вашей доли не видят, они просто не проанализировали ситуацию. Не соглашайтесь, это несерьезно.

Но едва ли одной «швабры» Эла Феноти на этом совете директоров хватило бы, если бы не позиция Ильи Сегаловича. Главный вопрос Воложа и всех членов правления был обращен к нему как главному технарю: «Выстоим?» И ответ надо было дать не эмоциональный, а реальный. Реальнее некуда.

— Решению продаваться было лишь две альтернативы: либо мы выстоим, либо нас убьют, — продолжает Волож. — И если ты говоришь, что да, мы выстоим, это значит, что ты все взвесил и берешь на себя моральное обязательство.