Игорь Зотиков - Зимние солдаты

В это время я стал ездить в новый для меня научно-исследовательский институт, где неизвестный тогда миру «инженер Королев» создавал свое «изделие», как тогда это называлась. Я начал повторять свои опыты уже на экспериментальной базе этого НИИ. Мои модели превратились из маленьких, толщиной с карандаш, в огромные, в сотни килограммов веса конусы и цилиндры. Они ставились в самых раструбов огромных сопл ракетных двигателей. А мы все стояли у экспериментальном бункере в ожидании, когда после длинного, похожего на пароходный, предупреждающего всех об опасности гудка вдруг раздастся почти взрыв и разверзнется на несколько минут страшным грохотом и ослепительным пламенем темнота за толстым, зачерненным пуленепробиваемым стеклом.

Всем хотелось, чтобы перепад между температурой огненной струи и температурой плавления или испарения материала модели был побольше, но температуру огня не повысить, она и так уже около трех тысяч градусов. И тогда вдруг возникла идея сделать модели с очень низкой температурой плавления не из стали или алюминия, а из… льда. Обычного льда. Вот тут я снова вернулся к тому, что, казалось, уже ушло, – к альпинизму. Точнее к книгам, купленным в период занятия альпинизмом, книгам по гляциологии, науки о ледниках и природных льдах. Начал ездить в библиотеку, чтобы просмотреть все, что по этому поводу написано.

Казалось, что в гляциологии, которая существует так давно, вопросы о таянии льда в горячих потоках воздуха или воды уже решены. Но оказалось, что это совсем-совсем не так…

Трудно сказать, как пошли бы дела молодого кандидата наук, если бы газеты не запестрели вдруг статьями и фотографиями о том, чего я никогда не ожидал. В газетах было написано, что Советский Союз посылает большую экспедицию в… Антарктиду для исследования до сих пор загадочного шестого континента. Эх, если бы можно было применить свои знания для исследования машины Земля, ее ледяной южной шапки – Антарктиды. Сразу вспомнились мне и книги Амундсена, и акварели типа «Красный снег в Баффиновом заливе» и «Досковидные корни в лесах Южной Азии».

То, что такая поездка не только удел каких-то неведомых героев, а и обычных людей, подсказал мне отъезд в Антарктиду коллеги по лаборатории. Это вдохнуло в меня надежду: «Я должен вырваться из мира, ограниченного проходными «почтовых ящиков», в мир, где светит солнце и сверкают снега и море». И я занялся изучением гляциологии теперь уже с акцентом на ледниковый покров Антарктиды. Неожиданно я обнаружил, что математическая форма уравнений переноса тепла и холода в толще огромного антарктического ледникового покрова в точности такая же, как и уравнения переноса тепла у плавящейся головной части королёвских «изделий», входящих в плотные слои атмосферы. А это значит, что можно предложить найденные уравнения и аналогии для исследования ледникового покрова Антарктиды!

Самым для меня удивительным оказалось что, когда я предложил свои идеи в качестве основы для комплексного изучения теплового режима огромной ледяной шапки Антарктиды, они были приняты. А я, их автор, был, в конце концов, зачислен в зимовочную часть антарктической экспедиции и в декабре 1958 года вместе со своими новыми друзьями уже стоял на борту теплохода, отправляющегося к Южному полюсу, в Антарктиду.

Более 460 дней провел я в этой своей первой экспедиции, а когда вернулся, понял, что моя жизнь принадлежит полярным странам. Я ушел из авиации и ракетной техники и занялся всерьез гляциологией, снова и снова участвовал в экспедициях в Антарктиду. Во время моей второй зимовки там, на американской станции Мак-Мердо, я встретил летчика Боба Дейла, много летал с ним и подружился. Как оказалось, на всю жизнь. Эта книга – результат дружбы.

Боб вступает в школу летчиков. Первый самостоятельный полет. «Запах авианосца». Конец войне и женитьба. Расшифровщик русских кодов. С атомной бомбой для города Кантон. Антарктические экспедиции и встреча с Игорем Зотиковым

Итак, польстившись на красивый постер, призывающий стать морским военным летчиком, я съел наживку и поступил в вечернюю школу воздушной навигации. А как только мне исполнилось восемнадцать – пошел в центр по набору рекрутов в вооруженные силы и записался добровольцем в военно-морскую школу авиационных кадетов. Но мне не хватило десяти фунтов веса до того, что считалось допустимым для авиатора, и меня отправили домой, проинструктировав, как можно быстро поправиться. И это несмотря на то, что я был уверен, что с моей комплекцией мне удобнее было бы сидеть в кабине истребителя. Я объедался сбитыми сливками и бананами, через две недели вернулся на медкомиссию и был признан годным. Шел ноябрь 1942 года. Мама тяжело переживала этот мой шаг, хотя и была занята в основном тем, как прокормить детей, а от меня в этом смысле не было толку. Все, что зарабатывал, я тратил на себя и Норму.

После этого началась странная жизнь неопределенности и ожидания. Снова друзья, танцы, немного спиртного, дни на пляже, попытки любви без ограничений, туфли полные песка – и вдруг все кончилось.

В День матери я влез в поезд, помахал «гуд-бай» моей светловолосой девушке и маме и направился в Школу подготовки летчиков при Университете Техаса в городе Остин. Там мы занимались изучением навигации и учились маршировать, а единственный самолет, который я там видел, стоял на бетонном постаменте.

Мой отец приехал повидаться со мной сюда с самого севера Америки, из Сиэтла. Я был полностью погружен в мою новую жизнь – непрерывную череду наказаний за маленькие прегрешения, занятия спортом, наземная подготовка – и смог побыть с ним всего несколько часов в воскресенье. Прошло много лет, прежде чем я до конца понял и оценил то, что он сделал, проехав тысячи миль на автобусе, чтобы повидать меня.

Через сорок лет, в темноте кинотеатра, я был весь во власти кинофильма о летчиках прошедшей войны «Офицер и джентльмен». Но когда я шел к машине со своей второй женой Летти, я начал плакать, сначала всхлипывал, потом в полную силу, а потом, в то время как я попросил сесть ее за руль, я начал рыдать, со мной случилась истерика: «Езжай, просто езжай!»

Через полчаса стало чуть легче (спазмы уменьшились), и постепенно пришло ощущение (я не сразу понял), что я только что видел на экране мою жизнь от восемнадцати до двадцати, видел ее в цвете и на большом экране. Потом я читал, что и другие бывшие летчики военно-морской авиации переживали после этого фильма состояние, подобное моему. Я вдруг понял, что в процессе огрубления и ожесточения своей души, нужных для того, чтобы стать готовым к бою пилотом истребителя, я научился отключать (убирать из себя) все другие, мешающие делу чувства настолько хорошо, что получил полный контроль над своими эмоциями. Думаю, эта способность стала одной из главных причин, разрушивших наш брак с Нормой после двадцати шести лет совместной жизни. То, что в профессии было необходимо, для семейной жизни оказалось губительным.