Игорь Зотиков - Зимние солдаты

Но я отвлекся. А тогда, в том далеком году, я закончил курс в Остине и переехал в Университет Хьюстона, в места с влажным, по сравнению с Остином, климатом. Только там я встретился с самолетами. Это были реальные, хоть и тихоходные аэропланы – бипланы «Пипер Куб». Физическое и эмоциональное напряжение снова возросло. Мы начали не только изучать теорию полета, но и летать. Нашими инструкторами были гражданские пилоты, работающие по контракту с флотом. К сожалению, мой был часто пьян и, по крайней мере, несколько раз, был пьяным во время полетов. Только благодаря моим быстрым глазам и мгновенной реакции я остался жив.

После моего первого самостоятельного вылета друзья-кадеты схватили меня и, по установившейся здесь традиции, бросили в университетский пруд – без всяких церемоний, прямо в одежде. Не успела моя униформа высохнуть, как я снова взлетел, теперь уже один, чтобы попрактиковаться в выходе из штопора на высоте 3000 футов. И вдруг – внезапная тишина! Только ветер негромко гудит, обтекая машину. Мой самолет неожиданно превратился теперь в планер, и я должен был быстрее найти для него место на земле – куда сесть. Я выбрал, казалось, пустое ровное место, спланировал к нему, взвился на мгновение, чтобы перелететь откуда-то взявшихся коров, и после короткой пробежки остановился, застряв в высоких травах пастбища. Но самолет не перевернулся вверх ногами. А вскоре прилетел мой инструктор. Ему пришлось поискать меня, так как я не сообщил ничего по радио.

Оказалось, что в карбюраторе замерзла вода. Меня все хвалили за то, что, совершив вынужденную посадку, я не разбил самолет, и никто не заметил, что это по моей оплошности остановился мотор – я забыл включить обогрев карбюратора. Так на время я стал героем. Через несколько дней, возвращаясь после очередного полета, я обнаружил вдруг, что нахожусь слишком далеко от посадочной полосы. Пытаясь пролететь дальше только планированием, я пренебрег мотором и вовремя не увеличил его обороты. В результате потерял скорость и, повалившись на крыло, ударил по крылу другого самолета, который прогревал мотор, готовясь к взлету.

Мне девятнадцать, и я больше не герой. Никто не был убит или ранен, но самолеты и моя гордость пострадали. Отношение ко мне внезапно изменилось. Меня начали тщательно проверять в воздухе, пытаясь выяснить, чувствую ли я моменты, когда самолет теряет скорость и готов свалиться в штопор. Я сдал этот экзамен, хотя в душе уже представлял себя едущим обратно в свою Калифорнию, чтобы там сразу быть мобилизованным в армию…

Еще несколько недель различных полетов, включая незапланированные начальством мгновенные касания колесами поверхности земли на пустынных деревенских дорогах (этому фокусу научил меня мой инструктор), и мы снова в дороге – теперь уже в одну из школ летной подготовки самого ВМФ при Университете Джорджии в Афинах.

На этот раз нет больше полетов. Все сфокусировано на муштре, выработке привычки беспрекословно, не думая, выполнять любой приказ. Дисциплина, физическая подготовка и предметы, которые можно изучать на земле: звездная навигация, климатология, бокс, приемы борьбы без оружия, в которых я был лучшим. В письмах, написанных в полусне, перед тем как я засыпал без чувств на своей койке, я успевал написать о своей любви Норме, которая ждала меня, хотя мы и не были официально помолвлены. Да у меня и не было времени встречаться с ней, даже если бы она жила рядом. Временами одиночество переполняет душу.

Но наступил день, когда после одного из сильных ледяных штормов мы влезли в вагоны и поехали на северо-запад страны, в городок Бункерхилл, в штат Индиана. Здесь, наконец, мы начали летать на «желтых цаплях», знаменитых бипланах с открытой кабиной. Они были как пчелы, жужжащие над ульем. Возвращающиеся со всех сторон из полетов самолеты становились один за другим в предпосадочный круг, руководствуясь лишь одинокими огнями с вышки управления полетами. Но аварий и происшествий в воздухе было на удивление мало, много меньше, чем должно бы быть в этой сутолоке. Здесь я научился-таки не делать жестких ударов о землю при посадке. Но не сразу. Сначала случились несколько жестких посадок, из-за которых меня чуть не выгнали из школы. И мой инструктор дал мне специальный урок. Чтобы научить меня избегать ударов, он нарочно бросал самолет в такие ситуации, а я должен был спасать положение.

Он не обязан был помогать мне. По-видимому, ему показалось, что из меня может выйти толк.

Полеты в строю, петли, «бочки», «падающие листы» и даже перевернутый штопор. Наши «цапли», казалось, были способны делать что угодно. Это было время, когда я получал самое большое удовольствие от полетов в моей жизни. Посадки и отдых, лежа на траве и наслаждаясь сигаретой, после напряжения следовавших одна за другой фигур высшего пилотажа приносили эйфорию, почти подобную сексу, хотя я не знал еще, что это такое. Мне только что исполнилось девятнадцать, и у меня была Норма, которая ждала меня. Временами, когда появлялись подходящие оказии, было сильное желание воспользоваться ими, но полеты забирали на себя столько энергии. Например, однажды, занимаясь один воздушной акробатикой над пустынной, покрытой снегом местностью, я взглянул вниз и вдруг понял, что не могу узнать там ничего, что подсказало бы мне, где аэродром. Я полностью потерял ориентировку и не знал, куда лететь. Проявив необычайно хорошую сообразительность, решил сесть, пока у меня еще было горючее. Нашел нетронутое белое, показавшееся ровным место с фермерским домом около забора, развернулся навстречу предполагаемому ветру, перелетел через забор и хлопнулся в глубокий снег почти без пробега. В своем меховом летном комбинезоне, с планшетами карт и инструкций через плечо, в шлеме и шерстяной маске, защищающей лицо от холода зимней Индианы, в теплых огромных сапогах, обтянутый со всех сторон лямками подвесной системы парашюта я отряхнулся от снега и постучал в дверь домика. Гостеприимная, но дрожащая от страха домохозяйка показала мне телефон на стене. Несколько поворотов ручки телефона, и инструктор уже был на пути ко мне, чтобы вытащить меня отсюда. Кстати, и сам инструктор во время такого же полета сделал ошибку, которая могла стать роковой. В отношениях с инструктором у нас использовалась односторонняя связь; от воронки, расположенной около его рта, шла трубка, оканчивающаяся в шлеме около моего уха. Он приказал мне делать медленную «бочку», я установил как надо руки, начал было фигуру, как вдруг услышал ужасный шум и крик в наушнике, из которого я понял, что надо немедленно прекратить вращение. Но даже «цапля» не могла немедленно прекратить вращение, тем более что в этот момент самолет летел вверх ногами. Лишь после того как я перевел машину в нормальный горизонтальный полет, инструктор объяснил мне, что он пренебрег привязными ремнями. В тот момент, когда самолет стал переворачиваться вверх колесами, он судорожно цеплялся за все, что было в кабине, пока его тело медленно, под действием силы тяжести, вылезало из отверстия кабины, которое вдруг оказалось внизу. Непонятные звуки, которые я слышал, были крики инструктора в уходящую от его рта воронку спасительного «микрофона».