Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Вернемся к облигациям. Тогда всех работающих заставляли подписаться – якобы по собственному желанию – на облигации для развития Советского Союза; так говорили агитаторы, подходившие к рабочим во время работы и не отстававшие от них, пока те не подписывались под определенный процент со своей месячной зарплаты. Были и семейные люди, которые подписывались только на маленькие суммы или же не подписывались совсем. Они не прекращали работу во время обеда, не ходили в столовую, а кушали взятый из дома бутерброд прямо у станка; или работали две смены без перерыва, чтобы заработать побольше на пропитание семьи. Оплата была сдельной. Каждый рабочий знал, сколько он получает за обработанную деталь. И к концу рабочего дня можно было услышать: «Я сегодня заработал столько-то рублей; я не пошла сегодня в столовую и заработала дополнительную сумму». Я не помню в Советском Союзе, чтобы кто-нибудь скрывал свою зарплату, как это принято в Израиле. Во время подписки на облигации агитаторы часами стояли над теми, кто не хотел подписываться на определенные суммы, прежде чем отнести списки в бухгалтерию. Тот, кто подписывался, знал, что тем самым он уменьшает свою зарплату на существенную сумму. Агитаторы настаивали, чтобы каждый подписался на ту сумму, которую ему установили. Они вытягивали из людей душу, пока не добивались своей цели. Доводили до слез женщин-вдов, из последних сил работавших, чтобы прокормить своих детей; не отставали от них и без жалости оставляли такую женщину в слезах у станка. Что они говорили отказникам? Они говорили: «Вы не хотите строить социализм, в котором вы и ваши дети будете жить как в раю?» Они говорили, что отказники задерживают построение социализма.

Я работала до массовых арестов и представляю себе, что, когда начались аресты, партийные агитаторы, оставшиеся на свободе, больше не встречали трудностей в подписании рабочих на правительственные облигации. С годами облигациями стали торговать на рынках пьяницы, и люди в тяжелом положении продавали их за копейки. Были ловкачи, которые покупали их в больших количествах и выигрывали на розыгрышах. Я не знаю, где происходил этот торг, по-видимому, на толкучках, куда каждый мог прийти в выходной день, чтобы продать или купить что-нибудь. Торговля облигациями была хорошо известным явлением, поэтому перед тем как покинуть Советский Союз, мы должны были достать справки с мест работы, где мы их приобрели. Это была долгая и неприятная процедура.

Помню, я пришла на кирпичный завод, где я работала после войны до 1954 года. В те годы я организовала там детский сад, настоящий дворец для детей, чьи семьи жили в рабочих общежитиях – много семейств в одном большом зале. Представительница министерства, которому принадлежал наш завод, сказала мне однажды: «Детский сад, который ты создала, – как луч света в темном царстве». Я руководила этим детским садом пять лет. Перед выездом из Советского Союза я обратилась в отдел кадров: это уже был не тот завод, где я проработала семнадцать лет, – его объединили с другим заводом. Заведующая не хотела дать мне справку о получении облигаций, выданных мне семнадцать лет назад: никто из отдела кадров не знал меня. Я пыталась узнать кого-то из старых работников. Вошла в другой отдел и спросила, где работает Тига, который был раньше главным механиком. Мне сказали, что он – руководитель их отдела, и показали мне на него. Это был Виктор Тига. Как же сильно он обрадовался, увидев меня после стольких лет. Он расспрашивал о здоровье Михаила, тоже работавшего когда-то на этом заводе, я спросила о здоровье его жены и детей, которые уже успели жениться. Затем он поинтересовался причиной моего посещения. Услышав, как меня встретили в отделе кадров, он разозлился. Он был хорошо знаком с моей работой: давал мне грузовики, если надо было привезти мебель и оборудование для детского сада; землю, чтобы посадить траву и кусты; кирпичи для дорожек, чтобы родители могли подойти к садику, стоявшему на болотистой почве; был свидетелем того, как из ничего построили садик, а также участвовал в его открытии, на котором присутствовали руководители завода, старшие работники и представители министерства. Между прочим, на этом праздновании я узнала, что наш танец хора – народный русский танец хоровод. После того как представители министерства ушли, начались танцы. Зал был большой. По плану строительства было задумано место для двух групп. Площадь каждой комнаты на двадцать пять детей составляла 60 квадратных метров. Мужчины образовали круг в центре зала, положили руки на плечи друг другу и стали плясать хору. Не помню, какую именно мелодию играл гармонист. Я стояла пораженная. Потом воспитательницы и я присоединились к танцу. В трудовую книжку мне записали благодарность за постройку нового здания, его оборудование и руководство.

Тига пошел со мной в управление, попросил меня немножко подождать, а когда вышел, сказал: «Зайди теперь в отдел кадров, все устроено». Начальник отдела кадров попросил у меня прощения за свое поведение, обращался ко мне, как к важной персоне, вызвал заведующего архивом и дал мне требуемое подтверждение. Но, как уже говорилось выше, банк не выплатил мне по правительственным облигациям, так как не хватало подписи еще какого-то высокого начальника.

На рабфаке я училась три года. В последний год мы учились только днем, от работы были освобождены все, ученики подготовительных курсов учились очень серьезно и ответственно. Большинство учащихся составляли деревенские ребята, прибывшие недавно на завод и стремившиеся получить среднее образование. Кроме моих подруг Маруси Трофимовой и Юлии Цемель, я хорошо помню ученика и ученицу, которые выделялись своей привлекательностью и весельем. Отношения между учащимися были вежливыми и серьезными. В перерывах мы стояли вместе в коридоре и беседовали.

Среди нас выделялась одна веселая ученица. Она была городской девушкой и жила с родителями, при этом она постоянно рассказывала всякие истории о несчастных случаях, стычках с хулиганами и разных странных происшествиях, которые случались с ней или же она была их свидетелем. В этих рассказах она всегда была героиней: либо все происходило с ней самой, либо она приходила на помощь людям. Случаи были «свежими», произошедшими с ней в то же утро либо накануне вечером. Ее истории были такими убедительными и рассказывались с таким чувством, что мы сначала ее слушали с интересом, но потом поняли, что все это – выдумка, и все равно продолжали слушать. Мы были настолько тактичны, что воздерживались от каких-либо замечаний.

Она была игривой девушкой. Однажды она пристала к учителю географии, молодому, красивому мужчине лет 35, слегка неряшливому, с широкой улыбкой на лице. Она была к нему неравнодушна и все время смущала его личными замечаниями и перебивала его объяснения разными глупостями. Когда он понял причину ее поведения, то ответил ей, растерявшись немного с той же милой улыбкой, что у него есть жена и дети, которых надо содержать, и у него нет времени заниматься своим наружным видом. Этим он успокоил девушку, и больше она не возвращалась к своим приставаниям.