Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

В статье «Два года назад <1>», написанной через два года и опубликованной в нью-йорской идишской газете «Di varhayt» от 30 июля 1916 г., Рутенберг ссылается на свой дневник августа 1914 г. (цитируемые здесь и далее в этой главе статьи из газеты «Di varhayt» полностью приводятся Приложении IV):

Август 8, 1914. Интересы России и ее честь в опасности. Если бы не нужно было присягать царю, то я бы ушел добровольцем в русскую армию, чтобы быть вместе с народом, за который мы боролись в такой момент, чтобы защитить честь, плечом к плечу со всеми встретить опасность.

Невозможно сидеть в такое время на богатой Ривьере и дискутировать с друзьями о «судьбе Европы». Италия, конечно, вступит в войну, и на стороне Антанты. Я с ее солдатами пойду волонтером. Фактически это так же абсурдно, как вступить в русскую армию. И здесь, и там я чужой человек, но специфический мастер – «еврей».

И далее о судьбах еврейства:

Август 12, 1914. Добровольно или принудительно евреи будут проливать кровь за Россию, Германию, за утонченную французскую культуру, за других… За великое наследие древних римлян, давших миру легенду о рождении Христа, о его распятии. Жестокую легенду, создавшую христианскую культуру, насквозь пропитанную еврейскими страданиями и кровью, на них построенной…

При теперешнем культурном состоянии и сознании еврейских масс, вместо того чтобы быть убитыми на русском, немецком, французском и других фронтах, как второсортные, презираемые «подданные», еврейская молодежь должна найти возможность отправиться или быть отправленной в качестве солдат в Эрец-Исраэль. Ее пролитая в своей, еврейской, стране кровь не пропала бы зря, как сейчас. Появилась бы у евреев и неевреев психологическая и практическая возможность того, что каждый еврей мог бы жить и работать в своей стране. Чтобы быть равноправными гражданами со всеми остальными, а не «инородцами» в галуте…

Эти мысли предстояло посеять в еврейском сознании повсеместно и приучить к ним мировое общественное мнение. Не нужно объяснять грандиозность открывавшейся задачи, ее историческую исключительность. К выполнению этой деятельности нельзя было приступить, не осознав своей высокой представительской роли. Нам не дано знать, какие чувства испытывал Рутенберг, берясь за исполнение этой миссии, наверняка дававшей ощущение народного вождя, едва ли не мессии в его «вековом прототипе». При этом острота претензии на лидерство, весьма свойственная характеру Рутенберга вообще, в этом случае приобретала в особенности «самозванную» форму, поскольку еще совсем недавно он отвергал значение для человека национального, в том числе еврейского, лона. В то же время Рутенберг был наделен чувством величайшей ответственности, и любое предприятие, за которое он брался, пусть самое авантюристическое, привык исполнять по «гамбургскому счету».

И в новом своем качестве национального лидера масштабу задачи, которую Рутенберг взялся решать, соответствовал масштаб его ответственности за судьбу еврейского народа. Конечно, он проигрывал многим сионистским вождям в знании психологии национальной жизни, еврейских языков (иврита и идиша), тех специфических черт и качеств, которые формирует опыт тесного соприкосновения со средой и которые фактически не развиваются в отрыве от нее. Однако Рутенберг компенсировал «дефекты» своего национального воспитания другим – редким идеализмом и верностью своим убеждениям. Как показал ближайший, а затем и последующий опыт, в его служении «еврейским интересам» была такая мера подлинности и некарьерности, какая не так часто встречается в мире политики. При этом крайне существенным оказалось то, что говорилось выше об особом «инженерном сионизме» Рутенберга: талантливый проектировщик, мысливший точно и рационально, он и в политике проявил свой яркий интеллект и прозорливость. Показательный штрих: находясь уже в Америке и сознавая, что в осуществлении задуманного (мобилизация сил на проведение Еврейского конгресса как выражения воли мирового еврейства на право возвращения в Эрец-Исраэль) возникли непреодолимые трудности, он проповедует мысль о том, что евреи переживают кульминационный и неповторимый момент своей национальной истории, который ни в коем случае нельзя упустить, поскольку

после войны, когда главный мотив, главная пружина теперешнего психологического состояния народа исчезнет, <���…> мы можем оказаться перед большой национальной катастрофой (Di varhayt. 1916. 3 августа).

Все это, разумеется, еще не доказывает правомерности и правомочности «самопредставительства» от лица народа. Однако в отличие от многих других деятелей, по собственному почину бравшихся за устройство еврейской жизни, Рутенберг, по крайней мере, отдавал себе ясный отчет в необходимости права на лидерство. И отчетливо сознавал, что оно доказывается делом, а не падает с неба, покупается за деньги или устанавливается путем комбинаторских усилий, а то и просто политического обмана. В другой статье, напечатанной в той же газете, «Еврейские беды – хороший бизнес» (1916. 12 августа), он с обычной для себя прямотой как раз рассуждал на этот предмет:

И все говорят «от имени еврейского народа».

Попробуйте снять с кого-то маску – оскорбится в своих «лучших чувствах»

<���…>. За каждым из этих «спасителей» еврейского народа стоит тот, кто всегда прав и «имеет право, потому что богат».

Сорвите маску с одного, на его месте тут же вырастут десятки других. И все потому, что правом представлять еврейские массы, говорить от их лица об их страданиях, с чьим мнением бы считались, такого представительства, такого института просто не существует.

Зная, как Рутенберг не терпел публичное газетное вранье, и вообще его резкую антипатию к тому, чтобы тратить слова попусту, можно не сомневаться в том, что вопрос о праве быть «гласом народа» составлял для него сердцевину общественного и/или политического миссионерства. В то же время как человек деятельный, чья натура вообще не мирилась с проволочками и требовала немедленного воплощения задуманного, он почти сразу стал подтверждать свои намерения и планы определенными практическими шагами. Спустя месяц после начала Первой мировой войны, в конце августа или начале сентября 1914 г., Рутенберг создал в Милане комитет «Pro causa ebraica», основной целью которого было форсированным маршем мобилизовать материальные и моральные ресурсы для создания еврейских военных формирований, готовых, как только Италия объявит о своем вступлении в войну, к боевым действиям.

Членами исполкома «Pro causa ebraica» стали многие известные в Италии люди – государственный и общественный деятель Луиджи Луццати, писатели Саббатино Лопец и Марко Бо-лафио, редактор журнала «La settimana Israelica» Джузеппе Оттоленги, адвокат Виардо Момильяни (президент Миланской сионистской организации), профессора Аристидо Фиорентино и Луций Гегенейм, один из лидеров партии Поалей-Цион (рабочее, социалистическое движение в сионизме) Давид Гольдштейн и др.