Хью Броган - Джон Кеннеди

Экс-комм считал, что все аргументы за и против возможных вариантов были взвешены: каждая причина была серьезно обоснована [211] Роберт Ф. Кеннеди. Тринадцать дней: октябрьский ракетный кризис на Кубе, 1962 год. Лондон, Макмиллан, 1968. С. 37–38. . Так что человеческий фактор был решающим. Американская конституционная система возлагала окончательную ответственность на человека: президента. Все восходило к суждению Джона Ф. Кеннеди (его любимое выражением) — к его характеру, уму и опыту. И он тоже знал это. Глядя из окна своего офиса, он говорил Дину Ачесону: «Я думаю, что за эту неделю я заслужил свое жалование» [212] КУИ. Дин Ачесон. . Его критичный юмор редко покидал его, даже в дни кризиса. Но он не смог скрыть от своего брата по крайней мере то, сколь большое он испытывал напряжение. Наблюдая его в не самый лучший момент, в среду 24 октября, когда ожидали, воспримут ли русские серьезно американскую блокаду, Бобби вспоминал, как он выглядел в те ужасные дни сразу после смерти их старшего брата, или в те моменты, когда его собственная жизнь висела на волоске: «Он закрыл рукой рот. Все время сжимал и разжимал кулаки. Лицо вытянулось, в глазах застыла боль, они почти почернели. Мы смотрели друг на друга через стол» [213] Кеннеди. Тринадцать дней. С. 71. . У Джека Кеннеди было достаточно воображения, чтобы понять всю меру своей ответственности. К его чести, он не сломался. Пожалуй, за все время кризиса он был самым молчаливым человеком в Белом доме.

Он как раз читал «Оружие в августе», замечательно изложенный доклад Барбары Тачмэн об ошибках правительств, которые привели к первой мировой войне. Он решил их не повторять, если не хотел оказаться в том же положении. Если бы кто-то дозрел до того, чтобы написать об октябрьском ракетном кризисе, сказал он, то «им пришлось бы понять, что мы предпринимали усилия ради мира и для того, чтобы заставить нашего противника двигаться. Я и пальцем не пошевелю, чтобы что-то сделать в отношении русских кроме того, что необходимо» [214] Там же. С. 66, 125. . Возможно, любой президент в тот момент почувствовал бы то же самое; но Кеннеди придерживался этой позиции в течение всего кризиса с удивительной твердостью и последовательностью и преодолел все обстоятельства с большой ловкостью. Его склонность решать все мирным путем не была обычной реакцией его поколения, которое вынесло на себе основную тяжесть второй мировой войны и с тех пор жило под ядерной тенью. В равной мере автор книги «Почему Англия спала» был привержен и невротическому антимилитаризму Британии и Америки 30-х годов. Его желание обезопасить мир было связано с тем, что глубоко укоренилось в его натуре — ответственностью, которую он ощущал за команду ПТ-109, как и за все человечество; он чувствовал, что, как один из Кеннеди и как лидер в семье, он не должен в этой ситуации, бросающей вызов, уронить честь своей семьи неосмотрительностью или бойкими сужениями; он желал счастья и своим детям, чье будущее он хотел сохранить (в этом он был очень похож на своего отца); и он знал, что если события плохо скажутся на его жизни и жизни тех, кого он знал, то конец будет печален. В 1962 году судьба мира находилась в руках далеко не незначительного человека, а октябрьские ракеты кого угодно побудили бы серьезно задуматься.

Он не был поджигателем войны, как некоторые из критиков описывали его после смерти. Как человек, попавший в трудное положение, он произнес множество не очень разумных воинственных речей и чепухи в самой плохой старой традиции. Он был изначально неспособен действовать, кроме как считая, что все лица, стоящие у власти, с подозрением относятся к тому, что они ясно видят и причины чего представляются несомненными (он испытал шок во второй раз, когда понял — а это случалось с ним регулярно, — что его представления очень оптимистичны. Он считал, что Советский Союз — агрессивная страна, которой следует энергично противостоять, и предприятие с ракетами убедило его в том, что он был прав: но он также считал, что если он как следует постарается, то советские лидеры однажды увидят происходящее в его истинном свете. Республиканцы были рады выразить ему свое недоверие: он вел переговоры и объявил в своей инаугурационной речи о том, что не будет проводить крестовых походов против «красной угрозы».

Все это помогало ему справляться с кризисом, но было необходимо большее. Ему недоставало умения судить и ловкости игрока в покер, а еще — холодной головы и благородного сердца, чтобы достичь желаемого. Все это наилучшим образом проявилось на пятый день кризиса, в субботу 20 октября, когда Эдлей Стивенсон начал настаивать на том, что Соединенным Штатам следует убрать свои ракеты из Турции и Италии, если Советский Союз сделает то же со своими ракетами на Кубе. Он также предложил оставить базу США на Кубе в бухте Гуантанамо. Стивенсону пришлось дорого заплатить за выдвинутые им предложения [215] Когда буря благополучно утихла, многие другие члены администрации использовали инцидент, чтобы предположить — достаточно неверно, — что Эдлей Стивенсон хочет уйти от брошенного ему вызова. Кеннеди молчаливо способствовал этому слуху, который появился в журнальной статье, отчасти потому, что ему не нравился Стивенсон, и отчасти из-за того, что он хотел указать ему свое место (его деятельность в ООН произвела большое впечатление на американскую публику); и отчасти, как полагает Бечлосс (Кеннеди против Хрущева. С. 569), чтобы скрыть тот факт, что в действительности он принимает позицию Стивенсона. Это был характерный маневр, который не добавляет уважения или любви президенту. , но, помимо Гуантанамо, было и другое реальное, если не самое скрытое, основание, чтобы решить этот спор. Но 20 октября Кеннеди видел, что Соединенные Штаты не могут предоставить по меньшей мере двух союзников советской угрозе. Было еще не время раскрывать карты.

Но, тем не менее, наступило время действовать. С каждым днем приближался момент, когда ракеты были бы использованы. После долгой и жаркой дискуссии Экскомм отказался от предложения вторгнуться на Кубу, по крайней мере вначале. Бобби Кеннеди с жаром доказывал, что неожиданная атака дискредитирует Соединенные Штаты в глазах всего мира. Других — возможно, памятуя о Бей-оф-Пигз, отговорили, уверив в том, что вторжение повлечет большие жертвы со стороны США, а исход дела не столь определен: если американские солдаты начнут воевать с советскими, то что получится в итоге? Их обеспокоенность была бы больше, если бы они знали, что на остров высадились советские войска численностью 43 000 человек, а не 10 000, по оценке ЦРУ, и самым большим безрассудством со стороны советского правительства было то, что они действительно послали тактические и стратегические ядерные боеголовки на Кубу и, вероятнее всего, использовали бы их в случае атаки со стороны американцев [216] Роберт С. Макнамара. Оглядываясь в прошлое. Нью-Йорк, Таймз Букс, 1995. С. 340–341. . Уже стало ясно, что разница между тактическими и стратегическими ядерными боеголовками была незначительной: использование первых быстро привело бы к эскалации и использованию последних.