В. Шелудько Составитель - Леонид Брежнев

Что вы испытали, как вы жили эти дни?

Очень тревожно. Меня тревожила неизвестность. Будущее. Кто будет? Хрущева я уже знал. Как деятеля, как человека. Как лидера. А кто придет — я же не знал.

Вас не настораживала мысль, что это будет Брежнев или Подгорный?

Меня не пугало то, что был бы Подгорный, ну а о Брежневе я даже не думал. А о Шелепине я даже сейчас не мог бы подумать.

А Суслов?

А Суслов тем более. Если Суслов бы пришел, это было бы страшно, еще хуже, чем при Брежневе. У Подгорного было, пожалуй, больше шансов сесть в кресло Первого секретаря ЦК КПСС. Но он сам отказался. И внес предложение — Брежнева. Это было уже, когда освободили Никиту Сергеевича, когда приняли решение с этим вопросом выходить на Пленум. И Брежнев сказал: «Давайте учредим должность второго секретаря ЦК». А так второго секретаря в ЦК не было. Ну, все согласились. Кого? Подгорного. А вышли на Пленум, этот вопрос даже не был поставлен. Я до сих пор и не знаю, на каком этапе он был снят. Вот кухня какая…

Что вы испытали во время этой его (Хрущева) речи?

Честно? Скажу… Самые тяжелые испытания я перенес. Самые тяжелые. Потом Никита Сергеевич говорит: «Ладно, дайте мне пару слов сказать на Пленуме». Тут Брежнев: нет; Суслов: нет, нет. И у Никиты Сергеевича полились слезы… Просто градом… слезы… «Ну раз так, что я заслужил, то я и получил… Хорошо. Напишите заявление, я его подпишу». Все. И заявление писал не он… Не помню кто, потому что тяжело было смотреть… Андрюша, я до сих пор вижу лицо Хрущева в слезах. До сих пор. Умирать буду, а это лицо вспомню.

П. Шелест, с. 144–148 [34].

Будучи вторым секретарем ЦК Компартии Грузии, в одну из своих командировок в Москву (примерно год спустя после Пленума ЦК) я позвонил Игнатову, чтобы, как говорится, засвидетельствовать свое почтение. В ответ услышал: «Ты, голубчик, что-то стал зазнаваться. Бываешь в Москве, а ко мне не заходишь и даже не звонишь». Я отшутился: «Не хочу отрывать драгоценное время у президента Российской Федерации». Условились о встрече. И вот я на Делегатской, где в то время размещались Президиум Верховного Совета и правительство РСФСР. Беседа шла в комнате отдыха за чашкой чая. После обмена несколькими ничего не значащими фразами Игнатов совершенно неожиданно для меня принялся буквально поносить Брежнева. «Дураки мы, — говорил он в нервной запальчивости, — привели эту хитренькую лису патрикеевну к власти. Ты посмотри, как он расставляет кадры! Делает ставку на серых, но удобных, а тех, кто поумнее и посильнее, держит на расстоянии. Вот и жди от него чего-либо путного».

Говоря о людях «посильнее» и «поумнее», мой гостеприимный хозяин наверняка имел в виду самого себя. В нем буквально клокотала обида: столько сделал для подготовки «дворцового переворота», а в результате черная неблагодарность! По ходу тирады он вдруг промолвил: «Никита (именно «Никита», а не «Хрущ»!) сам виноват. Он же получил сигнал о затеваемых против него кознях! Незадолго до своего отъезда в Пицунду, на одном из заседаний, когда остались лишь члены Президиума ЦК, он знаешь, что сказал? «Что-то вы, друзья, против меня затеваете. Смотрите, в случае чего разбросаю, как щенят». По словам Игнатова, многих из присутствующих это повергло в полушоковое состояние. Придя в себя, «друзья» чуть ли не хором стали клясться, что ни у кого из них и помыслах ничего подобного не было и быть не могло. Тем не менее Хрущев, обращаясь к Микояну, проговорил: «Давай-ка, Анастас Иванович, займись этим делом, постарайся выяснить, что это за мышиная возня».

«Микоян, — продолжал Игнатов, — не проявил особой прыти в раскручивании этой истории… Конечно же, Хрущева сильно подвела его самоуверенность. Мужик он, безусловно, дюже башковитый, а тут промашку дал. Иначе Брежнев и его компания потерпели бы крах».

П. Родионов. Знамя. 1989. № 8. С. 186.

Утром 14 октября открылся Пленум ЦК, на котором Хрущева сместили. Он начался в настороженной, гнетущей тишине. Собравшиеся сидели с каменными лицами, ожидая членов Президиума ЦК. Первым появился Брежнев, за ним Подгорный, Суслов, Косыгин. Хрущев замыкал шествие. За столом Президиума сидел, опустив голову, не поднимая глаз; он стал как-то сразу совсем маленьким, вроде даже тщедушным…

Доклад, а точнее сообщение о решении Президиума ЦК, сделал Суслов. На моей памяти он в третий раз выступал в качестве великого инквизитора, обрекающего вероотступника на заклание. Он был «запевалой» в деле маршала Жукова, затем — секретаря ЦК Фурцевой, наконец-то, добрался до главного еретика, посмевшего покуситься на святая святых — великие принципы марксизма-ленинизма.

Выступление Суслова заняло минут сорок. Он не стал утруждать себя перечнем конкретных обвинений. Заострил внимание собравшихся на том, что вот-де Хрущев превратил Пленумы ЦК в многолюдные собрания, а на Пленумах нужно вести сугубо партийный разговор; давал слово не только членам ЦК, и те не всегда могли пробиться на трибуну. Старый аппаратчик бередил честолюбие таких же, как он. Апеллировал к некой касте неприкасаемых. По ходу его выступления раздавались злые реплики: «Этому кукурузнику все нипочем!», «Шах иранский (!?), что хотел, то и делал», «Таскал за границу свою семейку», и что-то в том же роде. Из выступления Суслова получалось, что Хрущев нарушал ленинские нормы работы Президиума ЦК и Пленумов.

Слушали все это люди, совсем недавно славившие Хрущева именно за ленинский стиль работы, научный подход к партийным и государственным делам. Никто не задал докладчику ни одного вопроса, не захотел взять слово. Двумя-тремя фразами Суслов коснулся и моей персоны. «Подумайте только, — с пафосом воскликнул он, — открываю утром «Известия» и не знаю, что там прочитаю!» Суслов привык знать заранее все…

Завершая короткое заседание октябрьского Пленума ЦК в 1964 году, Брежнев сказал не без пафоса: вот, мол, Хрущев развенчал культ Сталина после его смерти, а мы развенчиваем культ Хрущева при его жизни.

А. Аджубей, с. 289–290, 296.

В статье Р. Медведева героем сделан Суслов. Его имя упоминается 18 раз. Считаю, что такая роль преувеличена. При Хрущеве Суслов не являлся вторым человеком в руководстве, как это стало при Брежневе. Доклад, с которым Суслов выступил на Пленуме, готовили Д. С. Полянский и другие товарищи. По идее с ним должен был выступить Брежнев или в крайнем случае Подгорный. Брежнев просто сдрейфил, а Подгорный категорически отказался. Тогда поручили сделать это Суслову. Если Шелепин, как утверждает Медведев, и принимал какое-то участие в подготовке материалов к Пленуму, то Суслов до последнего момента не знал о предстоящих событиях. Когда ему сказали об этом, у него посинели губы, передернуло рот. Он еле вымолвил: «Да что вы?! Будет гражданская война».