Владимир Дьяков - Ярослав Домбровский

В Дворянском полку, переименованном позже сначала в Константиновский кадетский корпус, а затем — Константиновское военное училище, завершали образование воспитанники провинциальных кадетских корпусов, в которых не преподавались военные дисциплины. Здесь же подготавливались к экзаменам на офицерский чин выпускники гимназий, недоучившиеся студенты, лица, имеющие домашнее образование, и другие. Новая обстановка существенно отличалась от того, к чему Домбровский привык в Бресте.

В Дворянском полку преобладали воспитанники старших возрастов, съезжавшиеся почти из всех кадетских корпусов. При Домбровском там были еще и дети лет десяти-двенадцати, но большинство все-таки составляли Юноши в возрасте от 17 до 20 лет, которые изучали в специальных классах только военные дисциплины и проводили много времени на строевых и тактических занятиях. Они не без основания чувствовали себя взрослыми. Однако это не очень меняло положение дел и даже не гарантировало их от телесных наказаний. В мае 1854 года, например, два восемнадцатилетних воспитан вика Дворянского полка получили по 20 ударов розгами: Козлянинов — за то, что, «надев отпускную форму и пристроившись к увольняемым в отпуск, ушел со Двора, не имея на то права», а Харкевич — за подделку отпускного билета. Этот случай, вызвавший возмущение кадет, не встретил одобрения и в Главном штабе военноучебных заведений: узнав о происшедшем, высокое начальство изволило «выразить мысль, что вообще телесных взысканий взрослым воспитанникам назначать не следует». Видимо, именно поэтому общее число телесных наказаний в полку снизилось в 1854 году до одиннадцати.

Проступки воспитанников Дворянского полка часто отстояли довольно далеко от невинных детских шалостей, хорошо знакомых Домбровскому по Бресту. В полку было немало великовозрастных шалопаев, которые имели деньги и, подражая своим старшим товарищам — офицерам, пытались вести разгульную жизнь, спешили изучить многочисленные «злачные» места, существовавшие в Петербурге. Однажды они силой ворвались в кондитерскую, где подавались кофе и ликеры. Были воспитанники, тайно снимавшие в городе квартиры для встреч с «женщинами легкого поведения». Многие играли в карты и пьянствовали. Генерал Воронец, командовавший Дворянским полком, старался скрыть или как-то оправдывал пойманных на месте преступления, а высшее начальство смотрело на это сквозь пальцы. На одной из ведомостей о провинившихся кадетах против смягчающей формулировки Воронца «воспитанник 2-й роты Побуковский употребил горячительный напиток» начальник Главного штаба военно-учебных заведений генерал Ростовцев не без чувства юмора написал: «Называли бы все настоящим именем!»

Такой же примерно была реакция на иные проявления «гусарства» молодежи. Их, конечно, старались не оставлять безнаказанными, но гораздо большее беспокойство вызывали у начальства воспитанники, которые слишком много читали, интересовались не только «дозволенной» литературой и слишком часто размышляли над некоторыми серьезными вопросами, считавшимися совсем лишними для царского офицера. Домбровский, судя по всему, относился именно к этой части кадет еще в Бресте.

Период Крымской войны, особенно ее последние годы, был временем пробуждения политического сознания в различных слоях общества и усиления оппозиционных настроений в столице и на периферии Российской империи. Война велась неудачно, царизм все более обнаруживал свою неспособность обеспечить надежную оборону страны, феодально-крепостнический строй все отчетливее выявлял свою полную несостоятельность как в экономической, так и в политической сфере. В 1855 году по стране прокатилась волна крестьянских выступлений.

Наиболее крупные из них были связаны с обманутыми надеждами на то, что добровольно вступившие в ополчение крепостные крестьяне получат по возвращении домой «вольную» от своих помещиков.

Все чаще высказывалось недовольство в так называемом «образованном обществе». По рукам во множестве ходили оппозиционные сочинения, написанные стихами и прозой, адресованные царю и общественному мнению.

Военная молодежь, в том числе, разумеется, и Домбровский, хорошо знала тогдашнюю «потаенную» поэзию, начиная с запрещенных цензурой вольнолюбивых произведений Пушкина, Лермонтова, Рылеева и кончая стихами, написанными в годы войны Добролюбовым и Лавровым. «Потаенная» поэзия, особенно ее новинки, распространялась, естественно, без подписей, и Домбровский, не раз слушавший лекции Лаврова по артиллерии, не мог знать, что этот респектабельный офицер, известный профессор является в то же время автором распространявшихся в списках стихотворений «Пророчество», «Русскому царю», «Русскому народу». Добролюбова Домбровский тогда знать не мог, но его стихи «О нынешней войне» и «На похороны Николая I» ему, вероятно, были знакомы.

Позиция двух названных авторов совпадала лишь отчасти. Оба они резко критиковали существующие порядки, но Добролюбов считал, что Русь может достигнуть свободы только «назло царям», тогда как Лавров скорее был склонен надеяться, что Николая Палкина образумит призыв быть «не капралом, а русским праведным царем», что он проведет необходимые реформы. У нас нет сведений о том, какая из двух позиций была более по душе Домбровскому. Возможно, что он тогда еще не обращал внимания на разницу между ними и с одинаковым удовольствием читал как зовущие к борьбе, хотя и слишком выспренние строки Лаврова:

так и чеканный, обращенный к народу призыв Добролюбова:

Смерть Николая I в феврале 1855 года ознаменовалась не только объявленным по всей стране длительным трауром, но и новой волной запрещенных стихотворений. Одно из них, написанное в форме эпитафии для памятника царственному покойнику, гласило:

В стихотворных размышлениях по случаю смерти царя, написанных Добролюбовым, говорилось о грядущей революции. Она, писал Добролюбов, вспыхнет, когда истощится терпение простых людей, и, начавшись,

Большое число антиправительственных стихотворений было связано с поражением царизма в Крымской войне.