Алимжан Тохтахунов - Мой Шелковый путь

Одним из самых больших развлечений на зоне для большинства был спор во время трансляций футбольных матчей, которые мы смотрели по телевизору (он стоял в так называемой «ленинской» комнате). Все обожали футбол, все делали ставки. А вот в карты я играл мало. Я профессионал, а на зоне не было никого моего уровня. Они там по двадцать лет сидели, играли во что-то и думали, что научились играть хорошо. Сели со мной, поиграли пять минут, я разогнал их. Это же естественно. Это был не мой уровень. Мог, конечно, сыграть с ними, скажем, на консервы какие-нибудь, но это все было несерьезно. Они же мыслят примитивно. А в игре надо прежде всего уметь думать!

Глядя на игрока, я всегда все понимал. Если игрок сложный, я мог взять у него фору, «замазать». Как только игрок попадал в шоковое состояние, я видел это по его глазам, читал в них неуверенность. Он как бы «плыть» начинал. Как в нокауте – ударили его, и он «поплыл», устойчивость потерял. Если он проигрывает, то немного его «подкеросинишь», и он уже готов – злиться начинает, торопится, ошибается. А ты успокоишь его, начинаешь с ним по-другому.

Профессиональный игрок – всегда психолог. Двадцать лет игры в карты дали мне большие знания. Я научился проводить определенные параллели между карточной игрой и прочими жизненными ситуациями, не совершал многих ошибок, хотя без ошибок, конечно, не получается жить. Карточная школа помогла мне правильно жить в дальнейшем. Я стремился понять «расклад» каждой ситуации, искал верное решение. Я прекрасно понимаю, что в игре человек должен быть жестким. И я был жестким, но вне игры я никогда не позволяю себе быть таким. Я часто сам предлагал «расписать» долг на месяц или два, если видел, что у проигравшего ситуация трудновата.

Игра – хорошая школа. Я научился оценивать состояние людей. Я сразу вижу, когда глаза лукавят, когда в человеке есть внутренняя неуверенность. Я все вижу.

На зоне это мне пригодилось: людей надо узнавать сразу, понимать, с кем и что можно. Там условия тяжелые, атмосфера как бы сжатая, все предельно обострено. Несмотря на то что я чувствовал поддержку извне, никакого удовольствия я не получал. Это не курорт, хотя на зоне чувствуешь себя гораздо свободнее, чем в тюрьме. Нам даже позволяли играть в футбол.

Ко мне приезжал дважды Иосиф Давыдович Кобзон, и его приезд произвел на зоне настоящий фурор. Обо мне заговорили почти как о недосягаемом. Появление Иосифа Кобзона, величайшей фигуры советской эстрады, ставило меня на такую высоту, что я делался в глазах остальных заключенных чуть ли не небожителем.

Кобзон ходатайствовал за меня постоянно, пытался убедить руководство, что я всего лишь игрок. «Да, Тохтахунов играл в карты, но не больше. Зона – место для опасных преступников, а карты – не преступление», – настаивал Иосиф Давыдович. В то время сделать такое заявление – поступок в прямом смысле слова героический. Кобзон в мою поддержку даже дал два концерта для сотрудников МВД. Помню, как он, смеясь, сказал мне после этого: «Алик, ты должен мне два концерта». На самом деле я должен ему гораздо больше. Такую надежную дружбу не купишь ни за какие деньги. Иосиф Кобзон – человек высшей пробы, он для меня – олицетворение чести и верности.

Пока я был заперт за колючей проволокой ИТУ, Иосиф Кобзон и София Ротару неоднократно обращались к министру внутренних дел по поводу моего освобождения, но Федорчук упорствовал. Могу только догадываться, сколько мои добрые друзья выслушали в свой адрес. Любое государство считает себя абсолютно правым, когда сажает кого-то за решетку, поэтому никто из руководства спецслужб не будет одобрительно смотреть на таких знаменитых людей, как Кобзон и Ротару, когда они пытаются «замолвить слово за преступника». Достучаться до сердца чиновника или хотя бы до его разума – задача не из легких.

Когда Федорчука убрали и на его место поставили Власова, Иосиф Давыдович опять обратился в МВД, и министр распорядился, чтобы меня проверили полностью. Как и следовало ожидать, никакого криминала за мной не числилось.

Поведение мое было приличным, ни в каких грехах никто упрекнуть меня не мог. Через некоторое время «отрядный» подал бумагу на имя начальника колонии с прошением о сокращении срока, и в зоне состоялось обсуждение моего дела. Затем было еще одно заседание, после чего приехал судья и здесь же прошло заседание суда, как это обычно бывает при обсуждении вопроса о досрочном освобождении. Первые два заседания состоялись без моего участия, но на суд меня вызвали. Я с волнением слушал все, что говорили, и мне показалось, будто видел себя откуда-то со стороны, наблюдал за собой, как за посторонним человеком. Впервые я обнаружил, что меня переполняет тревожное ожидание и что каждое слово, произнесенное в мой адрес, я взвешивал, словно на чашах весов, оценивая, как оно повлияет на судью.

И вот решение принято.

Освободить «условно досрочно»... Но имело ли значение для меня в тот момент это «условно досрочно»? Важно было освобождение! Все! Воля! Воздух! Друзья!

В общей сложности я вышел на свободу через девять с половиной месяцев. Признаюсь, опыт зоны повлиял на меня «благотворно». Я не люблю дважды наступать на одни и те же грабли. Пострадав из-за идиотской статьи о тунеядстве, я решил, что надо обязательно работать официально. Мне помогли устроиться в Росконцерт. Я работал в «Электроклубе», это была вотчина Тухманова и Дубовицкого. Там пели Аллегрова, Тальков, Салтыков. Потом я работал у Володи Винокура, трудился в Москонцерте. Но карты я, конечно, бросить не мог...

Когда в 1985 году к власти пришел Горбачев, никто не представлял, какие грядут времена. «Перестройка» стала самым модным словом. Страна начала не просто поглядывать на Запад, но и заимствовать оттуда то одно, то другое. А там было много такого, о чем мы не имели ни малейшего представления. В том числе это касалось и эстрады. Ломая привитые в СССР нравы, многое предстояло делать «с чистого листа».

В 1987 году меня включили в состав делегации Министерства культуры, и мы отправились в Венгрию. Перед нами стояла задача научиться организовывать большие концерты – на стадионах и т.п. Увидеть Венгрию мне не удалось: во-первых, командировка была короткая, во-вторых, меня подкосила очень высокая температура, и я поначалу хотел даже отказаться от поездки, но затем взял себя в руки и полетел со всеми. Для меня это было важно, очень важно – выехать за границу после тюремного заключения. Загранпоездка казалась мне событием почти вселенского масштаба. Вдобавок уровень делегации был настолько высоким, что было бы величайшей ошибкой отказаться от поездки – в нашу группу входили заместитель министра культуры, Иосиф Кобзон, Володя Киселев из «Землян» и многие другие известные лица. Большая была компания и серьезная.