Елена Морозова - Мария Антуанетта

Пишут, что после отъезда Ферзена Мария Антуанетта, обычно интересовавшаяся политическими событиями исключительно в связи с просьбами матери или брата, стала следить за военными действиями между Англией и Францией. «…Я не могу найти слов, чтобы выразить моей дорогой матушке всю свою признательность за те два письма, где вы по доброте своей обещаете предпринять все усилия, чтобы обеспечить нам мир [13] Австрия предложила посреднические услуги в деле заключения мира между Францией и Англией, однако предложение реализовано не было. В 1783 году стороны заключили мир, обойдясь без посреднических услуг. . Мир этот станет для меня самым большим счастьем, его больше всего жаждет мое сердце. <���…> Когда наши флоты, французский и испанский, соединились, мы получили значительное превосходство. Сейчас они в Ламанше, и я не могу без содрогания думать о том, что их ожидает. Стоит мне только вспомнить, что приближается сентябрь, когда море становится неспокойным, я прихожу в ужас», — писала королева матери в августе, когда Ферзен, находясь в проливе на одном из французских кораблей, готовился в составе французского десанта высадиться на английское побережье (от этого плана пришлось отказаться). «Мы отказались от поездки в Фонтенбло из-за больших расходов на войну <���…> Наш флот не смог догнать англичан <���…> на кораблях началась эпидемия, от которой мы понесли большие людские потери. В Бретани и Нормандии свирепствует дизентерия, наносящая урон также наземным войскам, готовым к погрузке на корабли…» — писала королева в октябре 1779 года и, тревожась за Ферзена, мечтала вернуть его. В начале 1780 года мечта ее сбылась: так как из-за эпидемии его соединение не смогло покинуть Гавр, граф прибыл в Париж. Но там он быстро добился назначения адъютантом к генералу Рошамбо и вместе с французским экспедиционным корпусом наконец отбыл в Новый Свет. Сумели ли влюбленные увидеться за это короткое время? Источники определенного ответа не дают.

После родов у королевы испортились волосы, и она велела Леонару придумать ей новую прическу. Изобретательный куафер придумал: поднял волосы надо лбом, завил в кудри и откинул назад, присыпав естественного цвета пудрой. Прическа получила название «детской». Под стать прическе сделали и простые широкополые шляпки из соломки, и простенькие «детские» платья (долой корсет!) из муслина, перкали и иных легких тканей, с кушаком вместо пояса — Бертен нашила их более полутора сотен. С рождением дочери королева стала совершать меньше прогулок, редко выезжала, а вскоре и вовсе прекратила ездить верхом, и по нескольку раз в день заходила к дочери. Возможно, прекращение прогулок верхом было связано с выкидышем, ибо, по словам мадам Кампан, оправившись после рождения Мадам Руаяль, королева вновь забеременела, но однажды, садясь в карету, резко потянулась, чтобы открыть окно, поранилась, и у нее случился выкидыш. И король, и преданная фрейлина постарались сохранить несчастье в секрете, но без особого успеха.

После рождения ребенка Мария Антуанетта все больше времени проводила в «своем царстве» — в Трианоне, где, исповедуя простоту в духе Руссо, не только вводила в моду легкие платья пастельных расцветок, но и простоту нравов, окончательно похоронив не только его величество Этикет, но и благопристойные манеры. Когда королева входила в комнату, никто не считал нужным ни встать, ни поклониться ей, ни даже прервать разговор. При ней рассказывали скабрёзные анекдоты, могли возражать ей, прерывать ее. К «трианонской простоте нравов» относились по-разному Мадам Кампан писала вполне элегически: «Когда королева входила к себе в гостиную, никто из дам не прерывал ни музицирование, ни вышивание, мужчины продолжали играть в бильярд или в триктрак». Придворная дама Мадам Елизавета весьма нелицеприятно высказывалась о трианонском окружении королевы: «Это знаменитое общество состоит из дурных людей, высокомерных и злоязыких. Они считают, что созданы для того, чтобы осуждать всех остальных… Они боятся, как бы кто-нибудь еще не втерся в доверие к королеве, и поэтому никогда никого не хвалят, зато вволю над всеми насмехаются». Но, если не считать графа д'Артуа, общество, о котором писали, окружало не столько королеву, сколько ее дорогую подругу Полиньяк, которая никогда и ни в чем не отказывала своим друзьям. А королева ни в чем не отказывала своей дорогой Иоланде — ведь та с самого начала ничего не просила для себя. В день их знакомства она, меланхолично взглянув на королеву, сказала, что постоянно жить при дворе у нее не хватит средств; услышав это, королева устыдилась и с тех пор делала все, чтобы подруга не чувствовала между ними разницы. Она поднимала Полиньяк до себя, а Полиньяк подминала ее под себя.

Если судить по письмам в Вену, Мария Антуанетта стала заботливой матерью. «Я отправила вам, дорогая матушка, портрет дочери, он очень хорошо передает сходство. Она уже неплохо передвигается в ходунках. Несколько дней назад она впервые произнесла “папа”; зубки у нее еще не прорезались, но их уже можно прощупать. Я очень рада, что она начала говорить со слова “папа”: король еще больше к ней привяжется», — писала она в сентябре 1779 года. А это март 1780-го: «…она высокая и сильная, ее принимают за двухлетнюю. Она самостоятельно ходит, падает и без помощи встает, но ничего не говорит. Надеюсь, моей дорогой матушке будет приятно узнать, какое счастье охватило меня четыре дня назад. Когда в комнате дочери находилось несколько человек, я попросила кого-то спросить малютку, где ее мать. И малышка, не взглянув ни на кого иного, улыбнулась мне и, протянув ручки, пошла мне навстречу. Она впервые узнала меня, и меня охватила такая несказанная радость, что с этого дня мне кажется, что я полюбила ее еще больше». Она заверяла императрицу, что «прекрасно понимает необходимость родить еще детей и относится к этому с полной серьезностью». В начале декабря Мария Терезия напомнила: «Вашей дочери скоро исполнится год. Ей очень нужен маленький товарищ, и мы все этого желаем». В ответ Мария Антуанетта отправила матери новогодний подарок — локон волос короля, ее собственных и дочери. 1 января императрица поблагодарила дочь за подарок и снова напомнила, что первейшей ее обязанностью остается дофин, «причем в этом году». Напоминала она об этом и Мерси, дабы тот убедил королеву не откладывать укрепляющий здоровье курс лечения: «Более всего меня утешает ее единение с супругом; но мне хотелось бы поскорее увидеть результат, а потому, как мне кажется, ей не следует откладывать кровопускание и пить железистые воды». Мария Антуанетта понимала, что пока она не подарит «этой стране» (как она часто называла в письмах Францию) дофина, положение ее останется шатким. И она старалась не разрушать установившуюся между ней и королем близость. Радуясь любым знакам внимания с ее стороны, король следовал за ней повсюду: к нелюбимой им Полиньяк, когда та ожидала разрешения от бремени [14] «…Это единственный частный дом в Париже, который монарх посетил за время своего царствования; столь высокое отличие поразило публику едва ли не больше, чем оказанные фаворитке милости материальные», — писал Мерси. , в салон мадам де Гемене… Он даже сел за карточный стол. Когда двор находился в Марли, король впервые в жизни приобщился к игре в ландскнехт, во время которой, как говорили очевидцы, мудрость оставила его и он проиграл почти 400 тысяч ливров. Как написал Башомон, «придворные радовались, а добрые патриоты очень огорчались». Впрочем, королю удалось побороть внезапно вспыхнувшую зловредную страсть.