Елена Морозова - Мария Антуанетта

1 июля 1780 года рядом с Малым Трианоном открылся небольшой театр, спроектированный по заказу королевы Ришаром Миком. Королева всегда любила театр, в Париже у нее были ложи не только в Опере, но и в «Комеди Франсез», и в театре Итальянской комедии. С первых лет пребывания в Версале игра на сцене стала любимым ее развлечением, в которое она с удовольствием вовлекала королевскую семью. Выше уже говорилось, что дофина предпочитала играть комедии и водевили, где примеривала на себя роли симпатичных горничных и озорных крестьянок. С годами пристрастия ее не изменились: она по-прежнему играла хорошеньких пастушек в кружевных чепчиках и коротких, на грани приличий, юбках, из-под которых виднелась изящная маленькая ножка с точеной щиколоткой. Чего только она не придумывала, чтобы забыть о королевском облачении, о королевском долге, об обязанностях… ах, эти обязанности! Перед альянсом, перед матушкой, перед братом, перед королем… да, еще перед Францией, что уж совсем непонятно… А выскочив на подмостки, она сбрасывала с плеч ненавистный груз и безоглядно предавалась нехитрому веселью сцены. Король поощрял театральные эскапады супруги: они отвлекали ее от карт и от обременительных для казны поездок в Париж.

В июне королева совершила поездку в Эрменонвиль, где осмотрела английский сад, устроенный владельцем поместья Жирарденом, тем самым, кто предоставил последнее прижизненное пристанище (как оказалось, всего на полгода) Жан Жаку Руссо. Небезызвестный Гримм так описал поездку королевы: «В сопровождении всего двора, за исключением короля, королева отправилась в Эрменонвиль осмотреть тамошние сады. Известно, что она надолго задержалась на Тополином острове, где покоятся останки Жан Жака Руссо, и многие утверждали, что главная цель поездки августейшей персоны — отдать дань уважения памяти сего святого философа. Но, похоже, память этого мирного человека не удостоилась столь великой чести. Прибывшие осмотрели могилу, похвалили достойную простоту архитектуры, удачно выбранное место, окрестности которого навевали сладкую и романтическую меланхолию, а затем занялись осмотром иных предметов, не проявив никакого интереса к памяти человека, в честь коего был сооружен сей монумент». Заметка Гримма подтверждала отсутствие у королевы интереса к идеям, увлекавшим современников, безразличие к властителям дум не только Франции, но и всей Европы.

С одним произведением Руссо Мария Антуанетта все же ознакомилась и даже поставила его у себя в театре. В музыкальной интермедии Руссо под названием «Деревенский колдун» она сыграла крестьянку Колетту, д'Адемар — ее возлюбленного Колена, а Водрей — деревенского колдуна. Водрей считался лучшим актером королевской труппы, обогнав по широте амплуа даже артистичного Артуа, которому больше всего удавались роли лакеев и камердинеров. Для постановки «Деревенского колдуна» вельможные исполнители пригласили актеров из «Комеди Франсез» и Итальянской комедии — обучать их основам театральной декламации и пению. «У королевы очень приятный и хорошо поставленный голос, ее манера игры благородна и исполнена изящества; в целом спектакль превосходный, каковым надлежит быть развлечению благородного общества», — сообщал Мерси Марии Терезии. С большим успехом прошла комедия Седена «Нечаянное пари», начинавшаяся с монолога служанки Готты (в исполнении Марии Антуанетты): «Мы, слуги, мы всегда жалуемся, и в этом мы не правы. Конечно, иногда нам беспричинно приходится терпеть капризы, дурное настроение и даже грубости наших хозяев. С одной стороны, нас это, конечно, огорчает, но, с другой стороны, развлекает. Ох уж эта скука! Ах, как это ужасно — скучать…» Эти слова исполнительница наверняка прочувствовала более всех остальных! Ибо матушка по-прежнему напоминала ей о «скучных делах»: «Говорят, ваша малышка прелестна и отличается завидным здоровьем; было бы просто преступлением не подарить этой нации еще одного ребенка». Нуждалась ли королева в напоминаниях императрицы? Не исключено, хотя, как пишет Мерси, когда король отправлялся охотиться в Сент-Юбер, королева — несмотря на скуку, которую вызывала у нее охота! — всегда его сопровождала. Но основным занятием осени у нее стал театр. Мерси писал, что, приглашая на спектакли принцев крови и членов их семей, королева исключала из числа приглашенных многих придворных, и завистники, не сумевшие попасть на спектакль, затаили на нее обиду.

2 ноября 1780 года королеве исполнилось 25 лет, а 29 ноября скончалась Мария Терезия. Императрице было 63 года, у нее сильно болели ноги, а незадолго до смерти начались проблемы с легкими. В своем последнем письме дочери, написанном 3 ноября, она подводит своего рода итог их долгой разлуки: «Дорогая дочь, вчера я весь день пребывала скорее во Франции, нежели в Австрии, перебирая в памяти прошедшие пятнадцать лет, которые в общем-то оказались неплохими». Словно чувствуя, что это письмо — последнее, императрица всячески поддерживала дочь в ее намерении обосноваться в большом дворце и начать вести жизнь не частного лица, но королевы, и уговаривала ее не бояться тех «мелких неудобств», которые такая жизнь доставляет, иначе «неприятности могут быть гораздо более серьезными <���…> особенно у вас в стране, где народ столь легкомысленный».

Узнав о смерти Марии Терезии раньше королевы, Людовик XVI скрепя сердце обратился к аббату Вермону, попросив его сообщить печальную весть жене, а когда аббат выполнил возложенную на него миссию, отправился к ней сам и нежно ее утешал. Королева долго плакала, несколько дней не покидала своей комнаты, а потом написала проникновенное письмо брату; теперь он стал главной нитью, связывавшей ее с домом и детством, стал тем, кто знал и направлял. «Я еще не оправилась от страшного удара и пишу вам, заливаясь слезами. О брат мой, друг мой! Теперь только вы связываете меня с дорогой для меня страной, которая всегда будет мне дорога! Крепитесь, берегите себя, ради всех нас. <���…> Прощайте! Слезы мешают мне писать. Помните, что мы ваши друзья, ваши союзники; любите меня. Обнимаю вас». Письмо это написано 10 декабря 1780 года. Четырьмя днями раньше Людовик отправил Иосифу II, ставшему, наконец, полноправным императором, письмо, где подчеркивал «взаимное преимущество нашего альянса», а также свое доброе отношение к брату королевы лично и высказывал уверенность, что «несмотря на все нелепости, которые мой дорогой сосед Фридрих может выдумать или наговорить», Иосиф станет прислушиваться только к голосу фактов и разума…

«…Нам нужен дофин! Я в нетерпении, ибо возраст не позволяет мне долго ждать»; «Меня огорчает отсутствие у вас даже намека на беременность; вам непременно нужен дофин… для вашего счастья и для счастья Франции», — перечитывала королева письма матери, написанные незадолго до смерти. Они ли или неожиданная среди каждодневной суеты пауза, окрашенная горечью утраты, повлияли на впечатлительную королеву, но после траура она вернулась к примерной супружеской жизни и в феврале следующего года ощутила, что, возможно, снова беременна. А в марте уже вполне уверенно сообщила об этом событии Густаву III.