Карен Таривердиев - Везучий

Как-то раз бросил инструктор вместо палки кусочек какой-то, в красную тряпочку завёрнутый. То ли свёрток какой, то ли брикет… Не поймёшь сразу. Пах он, правда, неприятно, резко как-то. Ермаку без разницы – что свёрток, что палка. Найти его труда не составило, но только за него зубами, чтоб назад инструктору отнести, – как тот длинной плёткой, да по лапам! Взвыл Ермак от боли и обиды! В первый раз в жизни захотелось до глотки добраться. Но инструктор опытный. Таких, как Ермак, уже не один десяток через него прошёл. Плётка так и свищет. Попробуй подступись! Враз по рёбрам схлопочешь!

Мало-помалу привык Ермак этот запах отыскивать и рядом усаживаться. Чин чинарём – передними лапами к запаху. Привык и не трогать пакетики эти, хоть и очень хотелось укусить. Уж больно запах противный. Но не трогал – кому ж охота плёткой по лапам?! Скалиться, правда, не запрещено. Зубы показывать можно – только трогать не моги! Привык Ермак. На площадке тихо становилось, когда он очередной пакетик искал. И находил всегда, куда б ни спрятали. Хоть бы и в землю закопали.

Потом Кукушкин появился. От него теплом веяло и пахло пряно. Кусочки сахара, что он из столовой солдатской для Ермака воровал, всегда шинелькой пахли. Вкусно так. И плётки у него в руках никогда не было. На собаку свою не кричал ни разу. На него – кричали. Прапорщик раз даже плёткой собачьей – хлыстом – замахнулся. А Кукушкин никогда ни на кого не кричал. Только сгорбливался покорно, когда его ругали. А после Ермака по шее, как кота какого-нибудь, гладил. И приговаривал что-то печально. Жаловался… Ермаку хозяина нового жаль было. Что б не ругали его, старался Ермак проводника своего не подводить. Осторожно работал, внимательно.

Как-то раз весной много людей на площадке собралось. Пакетиков этих поназакапывали – страсть! Всяко разных и с выдумкой. Где, к примеру, маленькие такие кусочки, только-только чтоб пахли, а разрывать начнёшь и не найдёшь – мелочь… А средь этой мелочи – здоровый фугас. Некоторые собаки сбивались. Подле каждого кусочка садились, а проводники их всё никак сообразить не могли, чего это пёс сел, коли нет ничего в песке. И до того злились, что, когда пёс сядет у фугаса, они его дальше тянут. Дураки люди! Ни черта не понимают!!! Ермак быстренько смекнул что к чему. Побегал, посравнивал, где сильнее пахнет, – и прямиком к фугасу. Кукушкин его сразу же нашёл. Потом ещё задачки разные подсовывали, всё с каверзой – да не на тех напали! Не хотел Ермак, чтоб прапорщик опять на хозяина плёткой замахивался, – так и справились они с экзаменом. Всё сделали, что требовалось, и мужик какой-то пузатый, здоровый Кукушкину руку одобрительно жал и на Ермака всё кивал. Хвалил… А инструктор за спиной у мужика прятался, улыбался довольно. Будто бы и не он по лапам наяривал! Спросил мужик этот у хозяина что-то. Ермак сразу понял, что не больно-то и рад Кукушкин вопросу этому. Вот только вида постарался не подать. Кивнул согласно и руку к пилотке приложил. Тот ещё раз хозяину руку пожал и пошёл прочь. Больше Ермак его не видел. А потом их с хозяином долго везли – где машиной, где самолётом, где вертолётом… И видел Ермак, что страшно хозяину. Колотит его всего. Тёрся Ермак у солдатских сапог, успокаивал, а тот всё по голове его гладил и не говорил ничего.

На новом месте Ермаку не понравилось. Жарко, пить всё время хочется. У края площадки, где обучались они с Кукушкиным, лес рос берёзовый. И речушка была небольшая. Они туда вырывались иногда, когда прапорщика рядом не было. Ермак по лесу за собственным хвостом гонялся как полоумный, всё поймать норовил от полноты жизни, а хозяин, когда не очень холодно было, до трусов разденется – и в речку. Ермак форму солдатскую на берегу сторожил, чтоб не унёс кто. От воды прохладой веяло, свежестью. И хозяин такой смешной, когда вылезет! Худой такой, угловатый, плечи узкие, щуплые – не то что у инструктора. У того даже под рубахой мышцы ходуном ходят! Намахал плёткой-то своей! А у хозяина каждое рёбрышко просвечивается, и по коже безволосой мурашки синие после воды. Капельки с трусов армейских – на пять размеров больше, чем надо, – по ногам стекают. Смешно…

А здесь – ни речки, ни леса. Голо кругом, пусто. И земля цвета какого-то не нашего – рыжего. От солнца и пыли. Заместо травы колючка растёт, в шерсть цепляется. Прицепится – потом не отдерёшь! А на горизонте земля дыбом становится. В небо лезет. Горы эти Ермак больше всего невзлюбил. Камни острые, горячие, лапы ранят. Побегай-ка по ним вверх-вниз! Да и на броне не лучше. Железо, солнцем раскалённое – не сядешь. Сквозь шкуру обжигает. Пылища вокруг, как вперёд поехали, аж до самого неба стоит, в нос лезет. Да ещё крючки разные острые – много их к броне привинчено-приварено – по бокам лупят, за брюхо кусаются. А главное – чад! Как машина поедет, двигатель у неё заурчит – так такой чад в ноздри, такой запах, что хоть соскакивай или нос лапой затыкай. Люди и те морщатся – а ему-то каково?

Когда у моста первый фугас с хозяином нашли, всё не так, как на площадке, оказалось. И хозяин чего-то долго соображал что к чему, всё никак откопать заряд не мог. Да и вообще, бледный он какой-то был, руки подрагивали. А люди, что вместе с ними на броне ехали, попрятались кто куда. Даже БТР железный и тот назад попятился. Один хозяин около фугаса ковырялся, свой заряд к нему прилаживал. Чего это все убежали, Ермак сперва не понял. Видел он, как на площадке шашки тротиловые взрываются. Бум, и всё. Довольно громко, конечно, но ничего страшного. Все на месте стоят, разве что чуть-чуть назад отойдут. Правда, пахнет потом в воздухе погано. Кисло как-то, с дымком резким. Но терпеть можно.

Кукушкин шашку тротиловую к бомбе приладил и рванул бегом прочь. Ермака за собой тащит. Тот лениво бежит – куда спешить? Даже крикнул на него Кукушкин в первый раз в жизни. Хотел Ермак обидеться слегка, да не успел… Как рванёт!!! У Ермака в ушах звон сплошной, шерсть дыбом, а хвост между ног. И под БТР скорей… А в воздухе такая кислятина с горечью, что он чуть нюх напрочь не потерял. На дорогу глянул – ямина, словно полдороги выворочено. Понял Ермак, что тут по лапам бить не будут, тут по-другому всё…

День перетерпели с трудом. Тяжело без воды. Даже курево не помогает, только хуже становится. Как жара приутихла, послал Потапов Кукушкина большой двор проверять. Отдохнувший Ермак, помня утреннюю вину, работал бодро. Мину, в уголке большого двора закопанную, нашёл быстро. Сапёр покрутился вокруг, но трогать её не стал. Доложил лейтенанту, тот почесал затылок и решил:

– Ну её к чертям! Пусть лежит. Сейчас трогать её нельзя – грохотом половину округи распугаем, а завтра, как сниматься будем, рванешь её накладным зарядом, и дело с концом. Понял?