Нина Соболева - Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий

Если Солженицын действительно писал то, в чем его обвиняют, то его следовало отдать под суд, но открытый, чтоб избежать всех кривотолков, которые идут сейчас.

Во всех газетах и радиовыступлениях повторяются одни и те же фразы о том, что Солженицын «преклонялся перед Власовым» и желал, чтоб над нашей головой вновь «разразилась война». Но это столь чудовищно, что вызывает сомнение в возможности появления подобных мыслей у психически нормального человека. И именно поэтому, прежде чем судить, надо было бы сначала подтвердить сам факт высказывания Солженицыным этих положений! А уж если это были даже не устные высказывания, а печатные издания, то сделать это проще простого! И не цитатами, вырванными из контекста (таким приемом, как известно, можно «доказать» все, что угодно), а значительными фрагментами или даже полной публикацией, чтобы можно было точно, без искажений, судить о концепции автора. И если его позиция действительно столь искаженно-дика, то не было бы никакой опасности для «нестойких умов» от подобной гласности. Напротив. Вот тогда это действительно гнев народа, который клеймил бы предателя с полным основанием. Сейчас же выступают люди, знающие о писаниях Солженицына лишь в пересказе, манипулирующие теми двумя-тремя положениями, которые якобы содержатся в его сочинениях. Почему Нюрнбергский процесс проходил гласно, все обвинения предъявлялись преступникам на основании документов, с которыми мог ознакомиться каждый и подлинность которых была засвидетельствована?.. И еще: все эти выступления в газетах и по радио — «мы клеймим» и т. п. — хоть и «авторские» (указывается — «рабочий такой-то», «солдат такой-то»), очень напоминают те китайские компании культурной революции, которые мы недавно высмеивали: «один крестьянин сказал», «один студент написал». Да и в 30-е годы клеймили у нас, к примеру, Мейерхольда (я просматривала при подготовке к диплому журнал «Театр и революция» за те годы) те, кто не имел никакого отношения к театру, и в тех же выражениях, что звучат сегодня по поводу Солженицына. А сейчас отмечается юбилей «Талантливейшего режиссера советского театра Мейерхольда»!. В 1946 г. «изничтожали» М. Зощенко и А. Ахматову, а теперь — тоже юбилеи. И нет этому конца. И если бы не было на памяти всех этих «трансформаций» (и с людьми талантливыми!), то я бы, наверное, иначе отнеслась сейчас ко всей этой шумихе вокруг Солженицына. И главное: чтоб вынести свое мнение, надо знать! А я не читала. Не знаю. Просто «присоединиться к ранее выступившим товарищам» не привыкла. И еще: несколько лет назад мне в редакции «Сиб. огней» среди прочих рукописей удалось прочитать рукопись «Ракового корпуса» (его отклонили в московских журналах и кто-то привез к нам). В художественном отношении мне показалось это не очень интересным — слабее «Ивана Денисовича», но в идейном плане никаких «крайностей» я там не усмотрела. Там описываются (довольно натуралистично и жестко) будни онкологического отделения одной из областных больниц где-то в Средней Азии, где все обречены и потому «равны» между собой, где не имеют значения все прошлые заслуги или грехи. И как по-разному проявляют себя люди в эти считанные месяцы, дни, часы перед «уходом в мир иной»…

Среди героев есть и «ответственный работник областного масштаба», и простые «рядовые труженики». Есть и один молодой парень из заключенных, которого держат («проверяют») после плена в лагерях и срок еще не истек, но болезнь вынудила временно поместить его в общую больницу, где проводят курс облучения. Размышления больных о жизни и смерти, о человеке и обществе, переосмысление своего прошлого — содержание романа. Ясно выявлена психологическая (и социальная) несовместимость «ответ. работника» и «зека». Первый оскорблен тем, что его сосед по койке «преступник», требует от дирекции больницы «избавить его от такого соседства» и т. д. «Зек» не скрывает своего презрения к «начальнику». А мысль автора очевидна: ценность человеческая определяется не теми «ролями», которые играем мы в жизни, не уровнем ступеньки, на которую поставила нас судьба, а нравственным багажом. И в преддверии смерти это ощущается с предельной остротой. В общем, мысль не нова. И произведение это — не шедевр, но уж во всяком случае и не «поклеп на советскую действительность». Самое любопытное, что когда я спросила о романе «Раковый корпус» одну даму из горкома (ведающую делами радио и телевидения): «Правда ли, что там о Власове? И почему название такое странное?» (будто не знаю), то она ответила убежденно и очень горячо: «Да! Там сплошное воспевание власовщины, а вся наша армия представлена в виде «раковой опухоли»… Вот так! Если общественное мнение формируется подобными методами, то как же можно верить всему тому, что пишут сейчас о тех произведениях Солженицына, которых я не знаю?

Появилась в «Литературной газете» огромная статья, на два разворота, доктора исторических наук Яковлева. Нет сил ее пересказывать (оставляю ее в конверте с вырезками как документ), но то, что там концы не сходятся с концами, видно невооруженным глазом. Бесконечные исторические экскурсы и фантастические «домысливания» случайно вырванных из контекста фраз. Такими методами можно доказать с одинаковым успехом и то, что автор — «знамение времени» (как это делают всяческие радиостанции Запада), и то, что он «закоренелый негодяй». Как понять тот факт, что в 60-е годы Солженицын был, среди тысяч других, реабилитирован правительством как невинно пострадавший в годы культа, а сейчас профессор Яковлев пишет о нем: «Что делал в то время, когда советские люди от солдата до генерала армии ценой жизни своей выполняли воинский долг, этот, по критериям антикоммунистов, «русский патриот» Солженицын? Стоило Красной Армии прийти туда, откуда затевался поход на Восток, Солженицын не мог больше сдерживаться. Били тех, перед кем он мысленно всегда стоял на коленях, — прусских милитаристов. Солженицын опозорил погоны офицера, занявшись распространением гнусных слухов, имевших в виду подорвать боевой дух войск. По законам военного времени он был удален за тяжкие преступления из рядов действующей армии. Миллионы солдат ушли вперед добивать фашистского зверя, а Солженицына отправили в тыл — в тюрьму. Там, в дикой злобе он оттачивал замыслы пасквиля, появившегося много лет спустя, как «Август Четырнадцатого», но задуманного еще в юношеские годы» и т. д.

Так как же могли реабилитировать такого злодея, если это все правда?! И почему мы должны всему этому верить?

25 февраля

За это время кое-что прояснилось для меня. Сволочное время — не могу, не имею права! упоминать, кто говорил, где, когда. Запишу лишь те фразы, мысли, факты, которые запомнились.