Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

— Ну, Марсик, чего тебе хотелось бы прежде скушать? — ласково спросила его бабушка, в то время как невидимая музыка заиграла что-то очень мелодичное и красивое.

— Рябчика! — быстро произнес Марсик.

Тогда бабушка тронула пальцем какую-то пуговку внизу блюда, и в тот же миг жареный рябчик отделился от блюда и перелетел на тарелку Марсика.

Нож и вилка опять по неуловимому движению кого-то из старших так же без посторонней помощи прыгнули на тарелку и стали резать на куски вкусное жаркое.

То же самое произошло с кулебякой и с заливным. Утолив голод, Марсик пожелал винограда и апельсинов, красиво разложенных в вазе. Опять была тронута какая-то кнопка, и сам собой апельсин, автоматически очищенный от кожи, прыгнул на Марсикину тарелку. Тем же способом запрыгали и налитые золотистым соком ягоды винограда. Марсику оставалось только открывать пошире рот и ловить их на лету.

— Ну что, — нравится тебе и такой ужин? А елка понравилась? — с улыбкой спрашивали Марсика его родные.

— Папа! Бабушка! Мамочка! Дедушка! Что же это значит? — ответил им весело и радостно изумленный, взволнованный Марсик.

— А то значит, мой милый, что это елка и ужин будущих времен. Такие чудесные елки увидят, может быть, твои внуки тогда, когда люди изобретут такие приборы и машины, о которых теперь и мечтать нельзя, — отвечала ему мама и крепко поцеловала своего мальчика».

Думаю, такую елку не отказались бы увидеть все петербургские мальчики и девочки не только в XIX веке!

На святках по городским окраинам начинали ходить ряженые. Они надевали шубу наизнанку, делали себе носы из папье-маше, бороды и густые брови — из пакли. В руки брали метлу, ухват или кочергу. Подходя к дому, пели колядки, желали блага хозяевам, выпрашивали угощенье.

Иногда девушки переодевались цыганками и ходили по дворам «табором» — пели, плясали, при случае, если хозяева оказывались недостаточно щедрыми, могли и стащить что-то, но позже возвращали украденное владельцу.

В колядках появлялись и приметы нового времени: колядующие просили мандарины, варенье.

Другим развлечением девушек на святки было гадание о суженом: по растопленному воску, по сгоревшей бумаге, по кольцам. Самым страшным было гадание с зеркалом в бане. Девушки шепотом рассказывали друг другу, что неосторожную гадальщицу, не успевшую «зачураться» (крикнуть «Чур меня!»), черти утащат прямо в ад.

Еще одним из любимых праздников петербургского простонародья была Масленица. В эти дни устраивались гуляния: сначала на Марсовом поле, позже — на Семеновском плацу, где открывалось множество балаганов, торгующих горячими блинами, пирожками, пряниками, леденцами, сбитнем и вином, дешевой галантереей (платочками, косынками, бусами, лентами), воздушными шарами, детскими игрушками, книжками и т. д. Здесь выступали шарманщики и петрушечники, работали карусели, разыгрывались лотереи. Посмотреть на Масленичные гуляния приезжали дворяне и богатые купцы. Но они оставались в экипажах и не смешивались с толпой.

На шестой неделе Великого поста открывались Вербные базары. Здесь был свой набор сластей: рахат-лукум, халва, орехи в меду, сахарная вата и горячие вафли с кремом. Разумеется, торговали пучками молодых веток вербы с «сережками», с ними в Вербную субботу шли в церковь. Продавались также птицы, которых покупатели сразу же выпускали в небо. Об этом ритуале писал еще А. С. Пушкин:

Большой популярностью пользовались бумажные цветы — дешевое украшение для мещанских домов и квартир. Продавались вербные херувимы, игрушечные чертики в банке, одного из которых так любила маленькая Марина Цветаева, их почему-то назвали «американскими жителями», свистульки, «тещины языки», конфетти, серпантин, павлиньи перья, мячики-раскидаи на резинках.

Неизв. худ. Гостиный двор на Вербной неделе. 1880-е гг.

На Вербных гуляниях бывал в молодости художник М. В. Добужинский. Он пишет в своих мемуарах: «Вербный торг помню еще у Гостиного двора (на Конногвардейском бульваре он был позже). Среди невообразимой толкотни и выкриков продавали пучки верб и вербных херувимов (их круглое восковое личико с ротиком бантиком было наклеено на золотую или зеленую бумажку в виде крылышек), продавали веселых американских жителей, прыгающих в стеклянной трубочке, и неизбежные воздушные шары, и живых птичек (любители тут же отпускали на волю и птичек, и шары), и было бесконечное количество всяческих восточных лакомств, больше всего рахат-лукума, халвы и нуги».

Разумеется, по всем церковным праздникам петербуржцы посещали храмы. На Пасху на стол подавали куличи, пасхи, крашеные яйца, которые дети скатывали с горки (если обычная горка была недоступна, в дело шла наклонная дощечка). Пасхальные яйца также клали на могилу при посещении кладбища.

На кладбища ходили и в праздник Троицы. Дома и церкви украшали свежесрезанными березками. Очень популярны были гуляния 1 мая в Екатерингофском парке. Мария Фредерикс пишет в своих мемуарах: «1-го мая императрица всегда выезжала на народное гуляние в Екатерингофе, несмотря часто на холодную погоду. Государь ехал верхом со свитой, а государыня — в английском нарядном экипаже с великими княжнами, сопровождаемая полковым командиром и всеми офицерами своего Кавалергардского полка верхом, в их алых вицмундирах. Этот выезд всегда был очень наряден и красив, все высшее общество находилось в этот день в Екатерингофе, и ряды нарядных экипажей тянулись между толпами народа».

Народные гуляния. 1890-е гг.

Летом люди, не имевшие средств, чтобы нанять дачу, старались хотя бы на один день вырваться из душного города на окраины, чаще всего «на острова», где устраивали пикники, катались на лодках. На Иванов день петербургские немцы собирались на Крестовском острове на праздник «Кулерберг». Они разжигали костры, ставили палатки, ели, пили кофе, танцевали и главное — скатывались или сбегали с высокого холма, что должно было принести здоровье и удачу в текущем году. Во второй половине XIX века в празднике стали принимать участие и русские — прислуга, торговцы, фабричные рабочие и работницы и т. д.