Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Выпускникам этого, как мы шутили – "балетно-пехотного" училища приходилось по настоящему учиться только после выпуска: во время учебы их "долбали" в основном строевой и политической подготовкой. Немногие, как Орлов, достигали высот в профессии инженера. Большинство делало карьеру на командных должностях, дослуживаясь до звания "полковник минус инженер", успешно забывая куцые технические знания, полученные в училище. Толя Орлов меня успокаивал:

– Так ты же все и раскрутишь, как надо!

Раскручивать все с нуля было немного поздновато: я приближался к сорокалетию. Правда, я уже много знал, написал книгу. Спрятав совесть в карман, мог бы быстренько написать и защитить проходную диссертацию с грифом "секретно": так делало большинство военных "преподов" в училище. Тогда, получив "кандидата наук", можно было бы заняться и самой наукой "для души". Решались бы и другие мои проблемы, например, присвоение очередного воинского звания. В родной части мне ничего "не светило": у начальника лаборатории должность была майорская, как и у всех командиров групп.

Однажды, сидя на очередном собрании, я нарисовал картинку. Огромная арба, нагруженная до верху "проблемами сварки" с упряжью для трех лошадей. Обе крайние с надписями "Каблуков" и "Мокров" – пустые. Тянет тяжелую фуру одна средняя лошадь – "Мельниченко" , согнувшись в три погибели. Для стимуляции его усилий впереди на оглобле висит "гайка" – очередная звезда на погоны. Так недостижимым пучком сена поощряют тяговые усилия ослов. Картинка попадает к командиру – Булкину, который ее внимательно изучил. Наверное, ему стали известны также мои телодвижения в ВИТКУ: он сам его окончил, и там у него все друзья-приятели.

Через пару дней Ефим Ефимович появляется в лаборатории и отводит меня в сторону для конфиденциального разговора.

– Что вам, Николай Трофимович нужно? – задает он вопрос, не ожидая от меня ответа. – Очередное звание? Оно у вас будет. Вам нужна исследовательская работа? Вы в лаборатории сейчас можете делать все, что вам нужно, чтобы написать и защитить любую диссертацию. Люди, помощники? Скажите, кто вам нужен, и я переведу его в лабораторию. Много текущей работы? Перекладывайте ее побольше на своих помощников. Если вам нужны приборы, оборудование, материалы – мы все приобретем. Свободные дни? Я вам предлагал их еще тогда, когда вы писали книгу. Вы думаете, что в ВИТКУ будут лучшие условия для работы, которую вы хотите сделать? Поверьте мне, я эту кухню знаю слишком хорошо, – там редко кому удается работать по настоящему, как хочется. Вы вложили огромный труд в эту лабораторию, у вас все есть здесь для работы. Работайте здесь, как вам хочется, ладно?

Командир доверительно берет меня за пуговицу: это у него знак доверия. Я тоже ему верю: он сделает все, что обещает. Я восхищен проницательностью командира: он понял мои неосознанные желания лучше, чем я сам. Предложить человеку, который изнывает от перегрузки работой, лечиться дополнительной работой! Это высший класс понимания человека, когда после разговора он уходит радостный, окрыленный, что ли (как бы). Немного завидую: у меня так никогда не получалось, часто я добивался цели грубо и примитивно, иногда ломая людей…

Мне действительно нужна новая работа, чтобы жизнь была интересной. Раздвоение мое кончается, я принимаю его условия и продолжаю работать по-прежнему. Но, – не совсем по-прежнему. Повседневная текучка становится просто неизбежным фоном, который требует затрат времени, но не душевных сил. Все остальное – для решения поставленной самому себе задачи.

Вскоре меня формально меняют должностями с главным механиком Володей Волчковым. Мне присваивают звание подполковника. В лаборатории появляются осциллографы, из молодых ко мне приходит грамотный техник-электронщик Саша Клюшниченко. Мы начинаем по настоящему осваивать управление тиристорами. Для начала надо построить выключатель на несколько сотен ампер, который мог бы включаться и выключаться раз 500 в секунду…

Моя медицинская книжка состоит из нескольких скрепленных томов и томиков, к каждому из которых приклеены и пристегнуты скрепками большие и маленькие бумаги с заключениями, анализами, решениями ВВК (военных врачебных комиссий) и другими свидетельствами неустанной заботы родного министерства о моем здоровье, которое оно (министерство) до то ГОуспешно подрывало. Вот первые, вполне понятные и немногословные записи, сделанные в 1954 году. Рост, вес, объем легких и другие параметры здорового молодого человека. Вот дорогая для меня книжечка-вставка 1956 года, когда подлая черная икра прервала на несколько дней мое стремительное движение к любимой… Итоговая запись: "Жалоб нет, здоров".

Если от этой точки начать вести кривую графика в координатах "время – здоровье", то вместо жизнерадостного подъема, обычно свойственного кривым на графиках, моя упорно стремилась только вниз. Небольшие горизонтальные участки и локальные "подъемчики" кривой даже близко не приближались к уровню начальной точки.

Вот конец 1958 года – после трех новоземельских командировок. Некий загадочный диагноз "нейроциркуляторная дистония по гипотоническому типу с вегетативными нарушениями" и ограничение годности к военной службе. Поскольку диагноз был непонятен ни мне, ни отцам-командирам, то на моей службе это ограничение никак не отразилось. Впрочем, возможно меня бы с таким диагнозом не послали в космос. А выполнять обычный цикл офицера-монтажника " уехал – раскрутил – сделал – переехал – раскрутил и т. д." запись в медкнижке никак не препятствовала.

А вот уже появляется запись: "жалобы на боли в сердце" и разъясняющий диагноз: "блокада правой (!) ножки ГИСа", после которой как-то сразу стало спокойнее. Правда, осталось непонятным: почему болит слева, если у моего собственного ГИСа не в порядке правая ножка?

Записей стает все больше и больше. Если бы над расшифровкой этих знаков поработали люди, прочитавшие даже древнеегипетские иероглифы, то я еще многое мог бы рассказать о своем здоровье. Впрочем, некоторые записи памятны и понятны: это выписки из санаториев. Особенно там согревают душу слова "с улучшением".