Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Туда ко мне в гости приходит С. С. Демченко, который теперь пенсионер и московский житель. Сергей Семенович выглядит глубоким стариком, но сохранил весь одесский шарм. Собираем походный стол, как бывало. От наших красочных воспоминаний, когда Демченко в лицах изображал Байдакова, Циглера, а я – самого Демченка и одессита-майора, бедный Серега Савельев уже и смеяться не мог – только тихонько повизгивал…

На конференции с участием маршала Соколова и двух десятков генералов я не был: находился при своем еле отмытом "лебеде". Маршал и генералы шумным стадом пробежали возле машины. Один дотошный поднялся внутрь и потрогал рукой что-то блестящее.

Идеи, овладевшие умами широких генеральских слоев, станут материальной силой, непосредственно повлиявшей на мою судьбу, спустя несколько лет…

А вот пустячок, который имел широчайший выход в жизнь. В. И. Корякин, человек, удавивший СПРУТа, строит домик в садоводстве. Конечно, используя передовую технику и электроинструмент со "своего" склада КМТС. А там почти весь инструмент был промышленный, рассчитанный на заводское применение, где электрические сети – трехфазные. Правда, завод 122 выпускал некую приставку, позволявшую раскрутить трехфазный инструмент от однофазной сети, но именно с ней и горели у Корякина двигатели каждую неделю.

– Коля, разберись, что с ним, – по-свойски скидывал мне ВИ очередное устройство, которое за версту кричало, что оно безнадежно и окончательно "сжечено" . После нескольких случаев мне стало жалко безответных инструментов, и я начал "вникать", затребовав еще не "сжеченные" устройства и легендарную приставку. Приставка имела два положения "большой" и "малый" двигатели. Насколько они "большие" и "малые" – информации не было. Боря Мокров передал мне формулы для расчета конденсаторов в зависимости от тока двигателя и устройства его обмоток: звездой или треугольником. Формулы плохо стыковались с суровой действительностью…

Почти месяц я пытался изобрести устройство, которое автоматически бы включало и выключало требующиеся конденсаторы. Вскоре понял, что для этого придется сооружать шкаф, набитый электроникой. И еще уразумел, что каждый трехфазный двигатель – сугубо "индивидуальная личность" , и к нему нужен такой же подход. И что для пуска и работы движка избыток емкости так же вреден, как и ее недостаток. А вот их "достаточность" я научился определять по необычно подключенному обычному вольтметру. Осталось разработать схему, когда 400 мкф емкости могли бы "квантоваться" всего через 5 мкф. Это уже чистая арифметика из средней школы: всего-то нужны несколько включателей. Еще пара пустяков, например, – разряд случайного заряда на больших конденсаторах и устройство реверса. Полученное устройство стало называться "универсальный расщепитель фаз УРФ 3-220" . Расщепитель позволял любым трехфазным двигателям мощностью от 0,05 до 3 квт длительно работать от однофазной сети 220 вольт, практически без потери мощности. В этот диапазон входит весь ручной электроинструмент и различные деревообрабатывающие станки.

И расщепителей и станков я собственными руками изготовил по несколько десятков штук – для себя, друзей и разных заказчиков. Но это было уже позже, когда из класса начальников я выпал в исходное состояние – в класс рабочих…

Жаркие битвы за собственную крышу над головой горячей осенью 1956 года ушли в историю.

Получения законного ордера на две комнаты на Краснопутиловской укрепили мое сознание в том, что все наши жилищные проблемы уже решены навсегда: мы на троих имели около 40 "квадратов" в очень приличной "сталинской" трехкомнатной коммуналке – предел мечтаний многих в тогдашнем Ленинграде. Вот только соседи Уткины, которые тоже на трех человек получили в этой же квартире меньше 20 м 2,не могли спокойно перенести чужое жилищное счастье. Наша коммуналка немедленно превратилась в поле боя…

Возвращение домой перестало быть синонимом отдыха и расслабления: надо же выходить из жилья в места общего пользования – поле непрекращающегося боя.

Мы начали искать отдельную квартиру по обмену. Объявления, черные маклеры, доверенные лица и прочие законные и полузаконные методы были нами испытаны в различных вариантах. Однажды нам даже предложили отдельную 4-комнатную квартиру, но в "хрущобе". Там, чтобы зашнуровать ботинки, надо было выставить "корму" на лестницу, а "отдельные комнаты" представляли собой пеналы, в которые с трудом помещалась солдатская койка. Самая большая 16 метровая комната состояла из окна и дверей для продвижения в остальные малогабаритные отсеки.

В другой раз очень приличная квартира на углу Зайцева и Краснопутиловской нам очень понравилась. Мы с Эммой уже почти согласились на обмен. Разметала наши желания запоздалая "Татра": при ее трогании на перекрестке в квартире задребезжали не только окна и двери, но и посуда в серванте. А звук был такой, как будто мы сидели прямо под капотом ревущего грузовика. Стало понятно, почему для всех переговоров нас приглашали поздно вечером: днем, когда грузовики останавливались и трогались с четырех сторон светофора, мы просто не услышали бы друг друга…

Наконец и к нам пришла большая радость: враги Уткины получили отдельную квартиру. Их комнату заняла Клара Александровна Пантелеева, с которой мы дружны уже почти полвека. Я посчитал, что все наши телодвижения теперь теряют смысл, и мы можем спокойно проживать на завоеванных с таким трудом квадратах. Конечно, неплохо бы иметь отдельную квартиру, но я знал обстановку в части и УМР: многие офицеры с детьми уже десятилетиями жили в условиях гораздо худших. У нас же на троих было около 40 метров жилой площади, плюс половина просторных "общественных угодий" сталинской квартиры. И еще два немаловажных обстоятельства. Сережа учился в 397 школе с усиленным английским, где у него была любимая учительница и, следовательно, – успехи в освоении вражеского языка, что так и не удалось сделать его родителям. Кроме этого – на Броневой у нас уже был построен кирпичный гараж, что по тем временам было роскошью почти сказочной.

Надо было прописать и взять к себе маму: она оставалась одна. Первый поход в Большой дом для разрешения прописки в Ленинграде закончился чрезвычайно быстрым, но совершенно полным "отлупом". Чиновник в назначенном подъезде взял мои бумаги и вперил в меня вопрошающий взгляд.

– Прошу разрешить прописку матери. Жилплощадь позволяет. Мать уже старая и жить одна не может.