Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

3/15 ноября 1892. Вторник.

Асио. Ниюсо.

В пять часов утра я встал и в половине шестого готов был тронуться в путь, в Кодаки, как неожиданно появился о. Семеон и уведомил, что ходить в Кодаки незачем, — Иова Такахаси там нет, и неизвестно, куда делся, других христиан также нет ни единого; вчера вечером он, разыскивая Такахаси, зашел к начальнику селения, от которого и осведомился, что Такахаси по весне был, но куда исчез — неизвестно, — «вероятно, в горах скрывается от долгов»; христиан, работающих в рудниках также нельзя разыскать, ибо–де собирается сюда на работы большею частию народ дурной; хорошие люди, если попадаются между ними, переменяют свои имена, что бы не компрометироваться. Все это мне милый о. Семеон вылил с пафосом, жестами и глубокомысленным видом. Нечего делать. Собрались идти из Асио; «Только нужно зайти в Самуилу Судзуки, который был здесь вчера». — «А! Самуил Судзуки! Он у меня есть в списке», — приставил палец ко лбу, важно заметил о. Семеон. Зашли. Я в двух словах познакомил их друг с другом.«А я вчера в Кодаки искал Такахаси и не нашел», — заявил тотчас о. Семеон, «Какого Такахаси? Не Кекица ли?» — «Его». — «Так зачем же было вам искать его так далеко, он здесь, в двух шагах от моего дома», — «Возможно ли?» — возражает пораженный о. Семеон; но мы идем и, действительно, находим Такахаси Иова, его жену Акилину и дочь Пелагею, — лавка со съестными припасами, как толковали нам в Канума; там же толковали, что Такахаси в Асио — городе, — я очень хорошо заметил, — и вчера почти с самого Аоко думал, что мы идем в Асио к Такахаси, но вчера, подходя к городу, стал заверять меня о. Семеон, что он в Кодаки, — книжку записную вытащил — по ней показывал свои записи; значит, перепутал самые простые вещи. — Поговорили мы с Такахаси и Судзуки несколько о церковном. Опять я советовал найти здесь слушателей, тогда на время пришлется сюда катихизатор, чтобы умножить стадо Христово. Обещались. Увидим, исполнят ли. Мой о. Семеон и тут не применул вытащить свою записную книжку и обернуть к небу острие карандаша, готовясь изобразить на листы глубокомысленную фразу, но так как некогда играть в глубокомыслие, то я заметил, что мы, и не записывая, не забудем послать катихизатора, если придет отсюда известие, что десяток слушателей есть. Простившись с христианами, отправились в Акакура, 1 1/2 ри от Асио, увидеть тамошних верующих. Нашлось всего двое: Екатерина, жена аптекаря на руднике, еще язычника, дочь Моисея Содеяма в Канума и Яков — кузнец на заводе. Поговорили с Екатериной и посоветовали ей скорей обратить мужа; муж, видимо, хороший молодой человек, повел нас показать рудник; видели только вход в гору, в которой ри на два идут шахты, откуда вырубают руду; видели множество ее здесь в мелких кусках; куски эти машинами растираются в песок, промываются; отделенная от земли руда прокладывается в печах, обращаясь в черный, как сажа, порошок; порошок этот рассыпается в горны, раздуваемые машинками, и расплавленный металл выливается в продолговатые сосуды, получая форму тех тяжелых плит, перевязка которых видна по всей дороге до Никко. Плиты эти в Токио или Осака вновь переливаются, и получается уже вполне очищенная медь. — На рудниках и плавильных заводах здесь и в Кодаки работают до двадцати тысяч человек; число рабочих часов в руднике, говорят, всего шесть — значит, снисходительно. Управляющие все японцы. Всего один иностранец живет здесь — заведующий электрическим освещением внутри шахты и на заводах. Все виденное нами в совокупности составляет поистине грандиозное зрелище.

Погода с утра была пасмурная, и дождь начался, еще, когда мы смотрели заводы; около десяти часов мы пустились в путь из Акакура, и весь день были под сильнейшим дождем и — на горах — под снегом; последние полтора ри я проехал в тележке, чтобы хоть немного пощадить сапоги, совсем промокшие и размокшие; сыскался в Никко в четвертом часу; о. Семеон, отставший от меня на перевале, прибыл часом позже. Малоуспешно было трудное путешествие: всего 5 христианских душ видели, и те ослабевшие в вере и опустившиеся; ни у кого и иконы не поставлено на стене — отговариваются разным. О. Семеон будет посещать их время от времени и преподавать им Святые таинства; быть может, оживятся, с помощью Божией.

4/16 ноября 1892. Среда.

Никко. Уцуномия.

Случайно попав в Никко, нельзя было не взглянуть на знаменитые кумирни и сёогунские погребальницы его. Утром, взяв проводника, отправились мы с о. Семеоном осматривать. Сначала видели кумирню трех будд с знаменитой медной колонной, в которой похоронен молитвенник; в кумирне чтится и бонза, принесший на своих плечах тело Иеясу из Суругано— Судзуока сюда, в Никко. Потом осмотрели кумирню, где чтится, как бог, Иеясу, и были на могиле его, где он покоится под медным мавзолеем. Великолепие везде выше описания; и нельзя сказать, чтобы это была роскошь; коли чтят, как бога, так где же предел усердию и приношеньям? Нет его. Кроме Японии, с самим Микадо и всеми князьями, Иеясу чтить собрались — Корея, Ликейские острова, даже Голландия; из последней — великолепный бронзовый массивный канделябр принесен в дар ему. К могиле его ведут 204 ступеньки из самого твердого камня; у могилы маленькое здание, где сложены его ежедневно употреблявшиеся вещи — потные платья и прочее. Пред входом в его кумирню, направо, в буддийском храме видели мы буддийское богослужение: механически и с кряхтеньем бонза водрузился на своем центральном седалище, долго не начинал, по–видимому, выжидал, пока мы уйдем; по обе стороны его в ожидании рассевшиеся молодые бонзы безучастно глядели по сторонам; наконец, начал бонза — и что это был мертвенный голос и совсем безнадежное какое–то чтение! Взывал он своим монотонным гнусением и к Нёраю, и к Сяке, и к дайгонгену, но великолепная обстановка — безучастна была к его бесплодному механическому труду, равно как и его сослуживцы, зевавшие себе в рукав, или глазевшие на нас; затянули и они потом, но мы ушли — приятнее было слушать журчание ручейков кругом и шелестенье ветвей великолепных елей. В небольшом музее вещей Иеясу и разных древностей видели, между прочим, носилки, в которых несли Иеясу, когда была последняя война с победой при Секигахара и в которой он чуть не был убит: дыра от пули видна на крышке; видели знамя, развевавшееся в сражении при Секигахара, но интереснее всего — его автографы; первый состоит из двух букв [слогов] «кан–нин» (терпение). Второй начинается: «жизнь есть длинный путь с тяжелой ношей» и прочее — золотые сентенции, выработанные его душой и помогшие ему овладеть Японией. Потом вскользь взглянули на кумирню «Вта–араками», где чтутся самые первоначальные боги сей горы, — на кумирни Иоритоми и Хидеёси; наконец, осмотрели кумирню и могилу гениального внука Иеясу, третьего сёогуна Иемису; великолепие почти такое же, как у Иеясу; дед и внук, понявшие и оценившие друг друга при жизни, и по смерти покоятся вместе неразлучно, почти три столетия крепко держа концы цепей, которыми связали всю вольницу Японии. В первом часу кончили беглый осмотр и с поездом в два с половиной часа отправились в Уцуномия. Здесь остановились в гостинице, и о. Семеон отправился в церковный дом, чтобы собрать тех из кающихся отщепенцев, которые пожелали видеться со мною. Шесть оказалось таких, но из них пришли только трое — остальные, по–видимому, раздумали, ибо под разными предлогами не пришли; взамен их пришел один, просто охладевший и несколько лет не показывавшийся в Церкви. Собралось также много христиан и христианок слушать нашу беседу. В восемь часов позвали меня в церковный дом. Говорил я, как печально то, что они бросили свою Матерь— Церковь и ушли на распутье, сравнивал православие с протестантством, показывая все ничтожество последнего. Слушали, соглашались. Но один, наконец, выказал зубы: не верит ни Таинствам, ни Воскресению. — Да как же не верить, когда в Священном Писании со всею ясностию говорится вот то и то? — Пока не пойму я, не могу поверить — К чему же тогда и вера, коли не поймешь? — Так. А все–таки не могу — Ты ложкой хочешь вычерпать море, но ведь море не было бы морем, коли в ложку вошло. — Все это вера, а поверить не могу, пока не пойму.