Ольга Елисеева - Молодая Екатерина

Екатерина описала, как, выйдя от Елизаветы Петровны после первого допроса, не последовала сразу за великим князем. Петр Федорович ходил быстро, большими шагами. Обычно нашей героине трудно было поспевать за ним. Но на этот раз она не спешила. Пошла медленно, обдумывая свое положение.

Разговор с императрицей — сюжетная кульминация «Записок». И кульминация ее отношений с мужем. Дальше могла наступить только развязка, которая вынесена за рамки мемуаров. С этого момента пути супругов разошлись окончательно. При всем неустройстве семейной жизни и взаимных претензиях прежде великокняжеская чета двигалась вместе, объединенная общими политическими надеждами. Теперь Петр открыто показал жене, что хочет от нее избавиться. Ей не на что стало рассчитывать в союзе с ним.

Не будет большим преувеличением сказать, что в тот момент, когда интересы умной и осмотрительной царевны отделились от интересов наследника, он подписал себе смертный приговор. Именно здесь логично было бы поместить признание, которое соскользнуло с пера Екатерины после рассказа о вторых родах. «Дело шло о том, чтобы погибнуть с ним или… спасти себя, детей и, может быть, государство… Эта последняя доля показалась мне самой надежной, и я решила… наблюдать… в обществе мои интересы так, чтобы оно видело во мне… спасителя отечества» [638].

За признанием политической ошибки исправление последовало далеко не сразу. Из «Записок» видно, что в 1770-е гг. Екатерина считала положение пленников несправедливым. Но изменила его только тогда, когда ее потомство прочно закрепилось на престоле — появился не только сын, но и внуки — а состарившиеся в Холмогорах бездетные принцы Петр, Алексей и принцессы Екатерина и Елизавета больше не представляли угрозы. На корабле «Полярная звезда» их тайно вывезли из России, хотя сами «брауншвейгцы» просили разрешения остаться «дома». «Мы здесь родились, привыкли и застарели», — говорили они.

В списке невест для юного короля Людовика XV ее имя стояло вторым, но было отвергнуто, именно потому, что дочь Петра родилась до брака и от «подлой простолюдинки». Предшественница Елизаветы у власти правительница Анна Леопольдовна из двух предложенных ей тетушкой-императрицей Анной Иоанновной кандидатов — сына герцога Бирона Пьера и принца Антона Ульриха Брауншвейгского — выбрала последнего, заявив, что «он хоть из старого дома», т. е. принадлежит к древней фамилии. А Пьер Бирон — в сущности, сын конюха. Постепенно, устраивая браки великих князей с «мелкопоместными» немецкими принцессами, русские императоры породнились с самыми знатными семьями Европы. К концу XVIII в. союзы, подобные петровскому, стали невозможны. Павел I издал закон, согласно которому его отпрыски могли соединяться только с представителями царствующих родов. В 1822 г. цесаревичу Константину Павловичу пришлось отречься от права наследования престола, чтобы жениться на польской дворянке Иоанне Грудзинской (в замужестве Лович). Его младший брат Николай Павлович был уже достаточно высокороден, чтобы взять за себя дочь прусского короля Фридриха-Вильгельма III Шарлотту (в крещении Александру Федоровну). А вот их дочь Мария Николаевна, пожелав остаться после замужества в России, выбрала не слишком знатного принца Максимилиана Лейхтенбергского, чем вызвала резкое осуждение своего брата, будущего императора Александра II. Сын баварской принцессы Августы-Амалии от брака с Евгением Богарне, пасынком Наполеона, бедняга Макс на встречах немецкой родни вынужден был сидеть в конце стола, не на стуле с высокой спинкой, а на приставном табурете, и есть не из золотой посуды, а из серебряной. Владетельные князья старой Европы умели наглядно показать каждому его место.

То же качество — страх ночного нападения — было присуще внуку Елизаветы императору Павлу I. В последние годы жизни он предпочитал не ложиться одновременно с другими, а расхаживать по пустынным залам дворца в ожидании зори. Чем очень утомлял свою супругу Марию Федоровну, вынужденную ходить вместе с ним. Подобный психоз наблюдался и у Елизаветы. А вот ее подозрительность, скрытность, умение «глядеть с улыбкой на тех, кто более всего противен» унаследовал кроткий государь Александр I.

Для подобного отношения была и скрытая причина. Поначалу Елизавета проявила к принцессе Иоганне большое тепло: лицом та напоминала покойного брата, и при первой встрече императрица расплакалась, глядя на живую постаревшую копию потерянного жениха. Она даже преподнесла той перстень с крупным бриллиантом, который предназначался епископу Любекскому, но так и не был надет ему на руку во время обручения. Долгие годы эта реликвия лежала у императрицы, «а теперь, — передавал Штелин слова государыни, — она дарит его сестре, чтоб еще раз скрепить их союз». Судя по портрету Иоганны-Елизаветы, мать и дочь внешне были похожи до чрезвычайности: один и тот же овал лица, удлиненный подбородок, разрез глаз, форма бровей и носа. Если бы не платье по моде 1740-х гг., в котором представлена зрелая дама, изображение можно было бы принять за один из поздних портретов Екатерины II. Причина расположения Елизаветы Петровны к великой княгине таилась еще и в том, что девушка будила в душе царицы воспоминания о принце-епископе.

Вскоре после смерти Анны Петровны Карл-Фридрих вступил во второй, теперь уже морганатический (неравный) брак с дочкой пастора Эвой-Доротеей Петерсон, которая родила ему в 1731 г. девочку Фредерику-Каролину. Заметим, что и сын, фактически порвав отношения с Екатериной в конце 1750-х гг., обзаведется подобием другой семьи в лице фрейлины Елизаветы Воронцовой и поддерживавшей ее влиятельной фамилии. Судя по тому, что Петр III заботился о своей «побочной» сестре — ее супруг Д. Р. Сиверс получил голштинское дворянство, стал флигель-адъютантом императора, а сразу после свадьбы в 1756 г. молодые поселились в герцогском замке в Киле, — он в детстве не испытал раздражения от свадьбы отца. Возможно, Эва-Доротея отнеслась к мальчику по-хорошему.