Ольга Елисеева - Молодая Екатерина

Беседа продолжалась полтора часа. Императрица ходила взад и вперед по комнате, обращалась ко всем присутствующим. «Великий князь проявил во время этого разговора много желчи, неприязни и даже раздражения». Но так как он обнаружил «много горячности», то «ум и проницательность императрицы» постепенно склонились на сторону невестки. «Она слушала с особенным вниманием и некоторого рода невольным одобрением мои твердые и умеренные ответы на выходившие из границ речи моего супруга, — писала Екатерина. — Было видно как день, что он стремится к тому, чтобы очистить мое место, дабы поставить на него… любовницу. Но это могло быть не по вкусу императрице и даже… не в расчетах господ Шуваловых подпасть под власть графов Воронцовых».

Создав ситуацию, при которой молодые с трудом могли примириться, Елизавета предпочла подвесить ее в воздухе: не принимать никакого решения. Это был ее излюбленный метод — застыть ровно за шаг до выхода из трудной ситуации. Еще слово, и развитие событий стало бы необратимым: пошло либо в одну, либо в другую сторону. Но императрица считала, что самое безопасное — балансировать над пропастью.

Она сказала Екатерине вполголоса: «Мне надо будет многое еще вам сказать; но я не могу говорить, потому что не хочу ссорить вас еще больше». Невестка сразу догадалась, что истинная причина — чужие уши. Но разве Елизавета не сама поместила их рядом? И не для того ли, чтобы иметь возможность в любой момент прервать беседу? «Я… была сердечно тронута, — вспоминала великая княгиня, — и сказала ей также очень тихо: „И я также не могу говорить, хотя мне чрезвычайно хочется открыть вам свое сердце и душу“ …То, что я сказала, произвело на нее очень сильное впечатление. У нее показались на глазах слезы, и, чтобы скрыть, что она взволнована, она нас отпустила» [622].

Этот ночной разговор всегда называют победой Екатерины: ей удалось убедить императрицу в своей непричастности. А Елизавету показывают расчувствовавшейся, смягчившейся и потому проигравшей. Так ли? Императрица добилась всего, чего хотела. Не в ее интересах было высылать невестку и расторгать брак племянника, тем самым обнаруживая нестабильность престолонаследия. Арестовав Бестужева и его сторонников, она уничтожила партию, действовавшую в пользу малого двора, и обезоружила великую княгиню. Раздавленная, лишенная союзников, та была уже не опасна. Ее следовало оставить в резерве, чтобы не дать альянсу великого князя и Воронцовых приобрести угрожающие для самой Елизаветы черты.

Содержание разговора мы знаем главным образом из «Записок» Екатерины. В реальности и слова, и акценты могли быть иными. Но общий смысл передан верно, о чем свидетельствуют донесения иностранных дипломатов, не пропустивших такую интересную тему, как скандал в царской семье.

28 апреля Кейт писал о Екатерине: «Говорят, что четыре дня назад (24 апреля по новому стилю. — О.Е. ) виделась она с императрицей, и после горячих упреков с одной стороны и умаливаний — с другой Ее Императорское высочество пала на колени перед императрицей и сказала, что, поелику имеет она несчастье, несмотря на свою невинность, навлечь на себя опалу и вместе с оной самые оскорбительные унижения, каковые вкупе с семейными ее неурядицами, делают жизнь ее слишком уж тяжелой, ей остается только просить Ее Величество явить милость и отпустить ее на весь остаток дней обратно к матери…

Говорят, будто императрица была весьма тронута таковым рассуждением и уже говорила с великой княгиней намного ласковее… Ее Императорское Высочество стала жаловаться на жестокость великого князя, при сем присутствовавшего, коему императрица сделала знак попридержать язык и сказала, что намерена поговорить с нею наедине в самое ближайшее время… а сердце у нее мягкое и доброе. Есть надежда, что сия аудиенция приведет к примирению, и все того искренне желают, ибо у великой княгини множество друзей среди наипервейших особ двора».

Обещанного второго свидания Екатерина ждала полтора месяца. Ей стало известно через третьи руки, что императрица сказала приближенным: «Это очень умная женщина, но мой племянник дурак». Была ли то похвала? Скорее предупреждение, ведь умных остерегаются.

Екатерина по-прежнему редко покидала свои покои. Заперлась и читала первые тома Энциклопедии. Чего ждала Елизавета? Если новых сведения от следователей, то тщетно. К концу мая положение царевны стало помаленьку выправляться. Кейт доносил: «Уже на протяжении некоторого времени великая княгиня удалилась от света, но теперь императрица желает, дабы вновь она там появилась, и притом заверила ее, что отныне все между ними будет хорошо» [623].

23 мая Екатерине внезапно разрешили навестить детей. Внешне это было знаком благоволения, что и позволило придворным сделать вывод: гроза миновалась. Однако на деле милость императрицы оказалась только предлогом для того, чтобы невестка могла незаметно войти из комнат малышей в смежные покои Елизаветы. «Я застала ее совсем одну, и на этот раз в комнате не было ширм, — вспоминала Екатерина, — следовательно, и она, и я — мы могли говорить на свободе».

Елизавета снова повторила вопрос о письмах Апраксину. Действительно ли их было только три? Видимо, возможность сговора малого двора с крупными сановниками продолжала мучить ее. «Я требую, чтоб вы сказали мне правду», — добивалась императрица. «Я ей поклялась в этом с величайшей искренностью… Затем она стала у меня расспрашивать подробности об образе жизни великого князя…» [624]На этом «Записки» Екатерины обрываются.

Много ли утаила наша героиня о последнем разговоре с Елизаветой? Во всяком случае, он и правда прошел без свидетелей. Возможно, был затронут вопрос о Павле. По уверениям Уильямса, ему стало известно, будто во время первого свидания Александр Шувалов намекнул императрице на обстоятельства рождения мальчика. В ответ на дерзкую речь Елизавета якобы воскликнула: «Придержи язык, негодяй! Я знаю, о чем ты говоришь, ты хочешь наврать, будто он незаконнорожденный, но если и так, то он не первый у нас в семье» [625]. Кого имела в виду государыня, трудно сказать. Во всяком случае, не саму себя — рожденную до брака родителей, — ведь она, хоть и считалась бастардом, все же была плоть от плоти Петра Великого.

Но судьба внука должна была ее живо беспокоить. К какой-то неведомой для нас договоренности они с Екатериной пришли, потому что уже к 30 мая их отношения выглядели для сторонних наблюдателей безоблачными. «В воскресенье вечером императрица впервые со дня моего приезда появилась на куртаге. Она довольно долго задержалась возле великой княгини у карточного стола и много с нею разговаривала с тоном веселости и сердечности» [626], — доносил Кейт.