Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Известны нам и слова Лермонтова, задевавшие женское достоинство Эмилии. В воспоминаниях Я. Костенецкого читаем: «Однажды пришел к Верзилиным Лермонтов в то время, как Эмилия, окруженная толпой молодых наездников, собиралась ехать верхом куда-то за город. Она была опоясана черкесским хорошеньким кушаком, на котором висел маленький, самой изящной работы черкесский кинжальчик. Вынув его из ножен и показывая Лермонтову, она спросила его: „Не правда ли, хорошенький кинжальчик?“ „Да, очень хорош, – отвечал он, – Им особенно ловко колоть детей“ , – намекая этим язвительным и дерзким ответом на ходившую про нее молву».

Мы можем предположительно назвать дату этого разговора, который случился, скорее всего, перед поездкой, описанной в воспоминаниях Эмилии Александровны: «Как-то раз ездили верхом большим обществом в колонку Каррас. Неугомонный Лермонтов предложил мне пари a discretion (по усмотрению выигравшего. – Фр. ), что на обратном пути будет ехать рядом со мною, что ему редко удавалось. Возвращались мы поздно, и я, садясь на лошадь, шепнула старику Зельмицу и юнкеру Бенкендорфу, чтобы они ехали подле меня и не отставали. Лермонтов ехал сзади и все время зло шутил на мой счет. Я сердилась, но молчала. На другой день, утром рано, уезжая в Железноводск, он прислал мне огромный прелестный букет в знак проигранного пари».

Напомним, Лермонтов уехал лечиться в Железноводск 7 июля, значит, накануне, в воскресенье, 6 июля, и могла состояться поездка, так же как и разговор насчет кинжальчика. И конечно же, «прелестный букет цветов» едва ли мог смягчить гнев красавицы по поводу намека на печальные последствия романа с Барятинским, от которых ей пришлось избавляться.

В. А. Захаров, анализируя отношения Эмилии и Лермонтова, считает: «Он не мог ее оскорбить, но уколоть, поддеть, поддразнить мог, что и делал довольно часто…» Ой ли! Ну подумайте: «дылда», «фурия», по сути «сучка», вынужденная избавляться от внебрачных детей… Да это же самые настоящие оскорбления, которые женщина вряд ли станет терпеть. Особенно если в ее жилах – гордая польская кровь, да к тому же по матери, Марии Ивановне, она происходит из рода Вишневецких, в котором были и короли, и кардиналы, и великие князья литовские! Она обязательно будет мстить, и мстить жестоко. Думается, что это – тот самый случай, когда и без документальных подтверждений ясно, что здесь, именно здесь, таится причина и ссоры, и, во многом, скорой гибели поэта!

Вспоминая обиды, нанесенные ей Лермонтовым, Эмилия проговорилась: «Однажды он довел меня почти до слез: я вспылила и сказала, что, ежели бы я была мужчина, я бы не вызвала его на дуэль, а убила бы его из-за угла в упор».

Но она была женщиной. И решила наказать обидчика по-своему – руками влюбленного в нее Мартынова. Хитрая полька вполне могла исподволь внушать своему поклоннику, что шутки Лермонтова оскорбляют его достоинство – тем более что шутки эти становились все язвительнее и беспощаднее. Надо полагать, что только к этому периодуих отношений можно отнести сетования Мартынова насчет того, что «Лермантов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное…».

Словесные насмешки дополнялись сатирическими рисунками в альбоме карикатур, который, надо полагать, ранее не содержал ничего обидного для приятеля. Об этом альбоме и рисунках в нем, задевавших Мартынова, мы находим немало упоминаний в воспоминаниях и письмах современников. И неслучайно одна из более поздних гипотез дуэли даже утверждает, что именно язвительный карандаш поэта был ее причиной.

Можно предположить, что негодование Эмилии и ее досада на отвергнутого поклонника росли, начиная с Петрова дня, когда прозвучали первые насмешки поэта над ними обоими, и достигли апогея к моменту отъезда Лермонтова в Железноводск. Замечание насчет «кинжальчика» явно переполнило чашу терпения Эмилии, и она решила действовать. Отсутствие Лермонтова позволяло ей без помех общаться с Мартыновым и активно настраивать его против приятеля.

Вечером 8 июля Лермонтов ненадолго появился в Пятигорске, чтобы участвовать в бале у Грота Дианы. Но какого-либо влияния на ход конфликта бывших приятелей, ставших соперниками, это, похоже, не оказало. На следующее утро Лермонтов вновь уехал в Железноводск. И вернулся лишь 13 июля, в воскресенье, когда компания решила собраться у Верзилиных. Не исключено, что, ожидая в гости Лермонтова, Эмилия могла осторожно намекнуть своему поклоннику: поторопитесь, мол, другого случая может и не представиться…

Впоследствии, указывая на причины ссоры, Мартынов никогда не упоминал имени Эмилии Александровны. И может быть, вовсе не потому, что не хотел порочить даму. Просто она сумела повести дело так хитро, что Мартынов даже не понял, что стал послушным орудием в руках озлобленной женщины.

Вот так, очень вероятно, и можно объяснить ссору Лермонтова с Мартыновым. Будем надеяться, что доказательства в пользу нашей версии были достаточно убедительны, и читатели согласятся: наконец определена истинная причина столкновения Лермонтова и Мартынова!

Правда, такое объяснение даже только ссоры (о дуэли и гибели Лермонтова речь пока не идет) далеко не всем может прийтись по вкусу. Кое-кто может заявить, что причина эта слишком проста и низменна. Как это может быть: великий поэт – и обыкновенная женская мстительность? Таким оппонентам посоветуем обратиться к «космическим силам зла», «мировому масонству» или, на худой конец, к мести российского императора и козням шефа жандармов. Впрочем, это, как говорится, мы уже проходили.

Другие скажут возмущенно: «Разве способна девушка толкнуть поклонника на уголовное преступление?!» (Дуэль по российским законам считалась таковым.) Хотя это возражение более основательно, его тоже можно опровергнуть следующими резонами. Прежде всего, история криминалистики – и в прошлом, и сегодня – знает немало случаев, когда женщина провоцировала поклонника, любовника, мужа на преступления не менее тяжкие. Кроме того, это по юридическим нормам дуэль считалась деянием уголовно наказуемым. Согласно же общественно-психологическим воззрениям, с которыми были согласны все, окружавшие Эмилию, дуэль была наиболее кардинальным средством защитить свою честь. И, подобно своим поклонникам, она не видела в ней ничего криминального.

Наконец надо иметь в виду, что «Роза Кавказа» была не манекеном с табличкой, а живой женщиной, при этом кокеткой, которая, как мы знаем, с юных лет очень жестоко обращалась со своими поклонниками, часто сталкивая их и провоцируя на конфликты. Столкновение Лермонтова и Мартынова поначалу могло показаться ей всего лишь очередным эпизодом подобных игр с влюбленными в нее молодыми людьми. А то, что он закончился гибелью одного из них, ее нисколько не смутило.