Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

Михаил Илларионович вытирал лицо платком, обмахивался им, изредка пил из кувшинчика, но все не помогало: как в бане!

– Вот если бы разряженные, кокетливые бухарестские куконы [153]узрели бы русского командующего в этаком виде, – улыбнулся он.

После спокойной оседлой жизни – снова привычный с юных лет бивак: Кутузов две недели как приехал из Бухареста в Журжу.

– Запахло порохом – надо поближе к войскам!

Михаил Илларионович глянул на реку. В версте от города простирался широкий Дунай. За ним, на противоположном крутом берегу, пестрел Рущук. Домики, минареты, сады, виноградники, рощицы. Рущук – в ложбине, а вокруг него – холмы, обрывы, овраги, скаты.

Михаил Илларионович смотрел на блестевшую под солнцем полосу Дуная и с вожделением думал: «Искупаться бы!..»

И так ярко вспомнилось, как много лет назад, в первую турецкую, он купался в Дунае.

Из дома слышались голоса: полковник Резвой говорил о чем-то с капитаном Кайсаровым.

Михаил Илларионович взял со скамейки карту, развернул ее на своих тучных коленях и – в который раз – стал прикидывать в уме: «Займем позицию впереди Рущука, вот здесь, где открытая возвышенность. Признаться, позиция у нас незавидная. Эти сады и виноградники справа, хорошо укроют наступающих янычар. А слева равнина, как дыра в боку: по ней удобно обойти наш фланг – и в тыл… Но выхода нет: иной позиции по дороге в Разград не придумать. Придется драться здесь. У визиря шестьдесят, а у меня пятнадцать тысяч солдат. И сзади – река. Нет, сзади сперва Рущук, а потом река. Пусть себе будем стоять спиною к Дунаю, пусть мой дружок Ахмед-паша и его французские советчики тешатся! На правом фланге поставлю Эссена, на левом – этого галльского петуха Ланжерона. Сам – в центре. Сто четырнадцать пушек генерала Новака. На них надежда. У турок главное – кавалерия. Они налетят со всех сторон, как саранча, а мы – картечью… Их артиллерия – пустяки. Сколько французы ни обучают топчи, [154]но пушки – не турецкое дело. Это не шашка и не ятаган. Топчи палят в белый свет как в копейку…»

Кутузов положил карту на скамейку.

Из-за дома донесся чистый тенорок кутузовского денщика Ничипора. Михаил Илларионович привез его из Горошек, он любил украинцев. Ничипор пел:

Вот поет а сам – первейший «прудивус»: перемигивается с хозяйкой-болгаркой… «Дородная женщина!» – подумал Кутузов.

Он потянулся к кружке и кувшину.

В это время где-то за садом и домом дробно зацокали копыта. Потом послышались чьи-то быстрые шаги, голоса в доме – Кайсарова, Резвого и еще кого-то.

Михаил Илларионович чуть поворотил голову – совсем оборачиваться не хотелось. «Верно, с аванпостов. Опять захватили “языка”».

Кавалеристы Воинова каждый день брали в плен по нескольку турок. В последний раз они захватили известного любимца визиря, Дервиш-агу. Из дома в сад вышел полковник Резвой:

– Михаил Илларионович, гонец от генерала Воинова.

– Что нового?

– Авангард визиря уже в деревне Кадыкиой. Две тысячи сабель.

– Так, так. Значит, турки уже закончили свои окопчики?

– Видимо.

Кутузов невольно взял в руки зрительную трубу, словно сквозь нее можно было увидеть Кадыкиой.

– Стало быть, визирь в скольких же верстах от Рущука?

– В восемнадцати.

– Пора на тот берег! – поднялся Михаил Илларионович. – Приказ Александру Федоровичу: переправляться немедля. Стать скрытно от турок на равнине, слева от Рущука, где сохранились прошлогодние траншеи. Ланжерон знает, я предупреждал его. А мы по холодку – следом за ним, в Рущук!

К ночи корпус Ланжерона был уже на правом берегу Дуная. Переправа прошла благополучно: ни один турецкий кирджали не видал, как русские располагались в старых траншеях на низине. Кутузов хотел устроить своему другу Ахмед-паше маленький сюрприз.

Эту ночь Михаил Илларионович спал на поле перед Рущуком в палатке. Войска стояли в четырех верстах от крепости.

В первые две линии Кутузов поставил пехотные каре, а в третью – всю кавалерию.

Чтобы турки не смогли прорваться между армией и Рущуком, Кутузов оставил для прикрытия восемь батальонов пехоты.

Командующий расположился в центре. Его палатка стояла среди милых кутузовскому сердцу егерей двадцать девятого полка.

Днем была нестерпимая жара, а к ночи стало холодно. На холодке, на свежем воздухе спать было чудесно. Ничипор укрыл своего барина поверх одеяла шинелью, и Михаил Илларионович уснул быстрее обычного. Его сладкий сон прервали выстрелы, крики «алла» и какой-то шум, доносившийся со стороны аванпостов.

Михаил Илларионович открыл глаза. В палатке было темно. Он отбросил одеяло и шинель и сел на постели.

Звуки не смолкали, а росли. Ясно: турецкие спаги напали на передовые отряды конницы Воинова, идет кавалерийская сшибка.

По старой боевой привычке Михаил Илларионович спал не раздеваясь. Он сунул ноги в туфли и вышел из палатки. Весь лагерь, все кругом тонуло в тумане. Туман стоял плотной, непроницаемой стеной. В двух шагах ничего не было видно.

– Давно началось? – спросил Кутузов у часовых, застывших возле палатки командующего.

– Только что…

– Минут пяток, ваше высокопревосходительство, – ответили егеря.

Кутузов прислушался. Крики не умолкали, но выстрелы были редки.

– Рубятся! – Он поежился. – Проклятый климат. Такая холодина! А ведь через несколько часов снова не найдешь себе места от жары!.. Паисий Сергеич! – позвал он.

В соседней штабной палатке, которая чуть вырисовывалась в тумане, зашевелились.

Кутузов, не дожидаясь Кайсарова, вернулся к себе, надел мундир и сел на постели.

– Ничипор, зажги свечу!

– Зараз, вашество, зараз! – сонным голосом ответил из передней части палатки денщик и немного погодя вышел, почесываясь и зевая. Он зажег стоявшую у постели на складном стуле свечу и выглянул из палатки.

– Ой, який туман! – сказал Ничипор и вернулся на свое место, где сразу же умолк – заснул.

В палатку вошел наспех одетый адъютант Кайсаров:

– Доброе утро, Михаил Илларионович!

– Здравствуй, дружок. Неизвестно, какое еще оно будет… Пошли кого-нибудь к генералу Воинову на аванпосты. Что там у них происходит?

– Слушаюсь! – ответил Кайсаров и быстро вышел из палатки.

Михаил Илларионович сидел, барабаня пальцами по колену, думал: началось взаправду или нет?

Через минуту послышался топот копыт. Всадник с места взял в галоп.

За палаткой, в лагере, началось движение.