Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

Что у них там?

И вот – поспешные шаги, и в кабинет вошли они обе.

– Мишенька, война! – округляя и без того большие черные глаза, сказала жена.

– Откуда вы узнали? – живо обернулся к ним Михаил Илларионович. Дремота в один миг исчезла.

– Кульер прискакал, ваше сиятельство, – ответила Марина.

Марине очень нравилось, что ее господа стали графами, а то через дом жила графиня Гурьева, и ее горничная Стеша все чванилась. А теперь и Марина могла говорить всюду: «Ее сиятельство были в киятре», или: «А его сиятельство изволили сказывать…»

– Бонапартий перешел через энту, как ее, через Неман. И с ним двунадесять языков; все, все: и сами французы, и немцы, и австрияки, и поляки, и цыгане, и тальяне… Идут – земля стонет. Говорят, ежели выйти за город, к «Красному кабачку», то слыхать.

– Мишенька, поезжай, дружок, к князю Алексею Ивановичу, узнай подробно, что привез курьер, – попросила Катенька.

Михаил Илларионович и сам сразу же подумал об этом. Он оделся и поехал в военное министерство к Горчакову.

Карета медленно тащилась по набережной Невы. На лицах встречных была написана тревога, – видимо, в Адмиралтейской части города уже все проведали об ужасной новости.

У подъезда военного министерства стояло с десяток карет, несколько курьерских троек, готовых к отъезду, и толпился народ: чиновник с книгой под мышкой, подгулявшие мастеровые, трубочист с лестницей, разносчик саек, чьи-то лакеи в потертых ливреях, салопница, смазливая горничная с моськой, грузная купчиха в цветном повойнике и ковровой шали на плечах, дворовые девушки.

Женщины охали и ахали, мужчины тяжело обдумывали случившееся, глубокомысленно изрекали:

– Н-да…

– Это, брат, не шутка…

И все не спускали глаз с подъезда министерства.

– Мальчишки только и знали одну игру – солдатики да солдатики. Вот и накликали напасть! – протодьяконским басом гудела салопница.

Тут же ходил полицейский с сизым носом. Это был офицер Петров по прозвищу Шкалик. Михаил Илларионович знал его еще со времен своего генерал-губернаторства. Увидя подъезжавшего Кутузова, Шкалик подскочил к карете.

– Здравия желаю, ваше сиятельство! – сказал он, помогая Михаилу Илларионовичу вылезть из кареты.

Полицейский отворачивал голову в сторону, чтобы не дышать на графа. Но Михаил Илларионович все равно почувствовал: от Шкалика несло водочным перегаром и чесноком.

– Здорово, Петров! (Михаил Илларионович чуть не сказал: «Здорово, Шкалик!») Ну, что тут?

– Война, ваше сиятельство. Эй, расступись! Посторонись! – кинулся он к толпе.

Народ послушно раздался в стороны. Несколько человек сняли шапки. Михаил Илларионович, глядя под ноги, медленно шел по неровной булыжной мостовой к министерству.

Сзади за ним слышался шепот:

– Кутузов! Кутузов!

– Михайло Ларивонович!

В вестибюле и комнатах министерства стоял дым коромыслом. Бегали писаря и ординарцы, толпились военные.

Кутузов не пошел к самому Горчакову. Он узнал все тут же, в приемной. Толпа генералов и штаб-офицеров окружила одного из адъютантов Горчакова, корнета Прахова, – он был в курсе новостей.

Оказалось, что пять дней назад, в среду 12 июня, Наполеон без объявления войны, по-воровски, перешел через Неман у Ковны. А в это время император Александр собирался на бал к Беннигсену, в его дворец в Закрете.

– А где это такое – Закрет? – спросил кто-то.

– Закрет – загородный дворец на берегу реки Вилии, в очень живописном месте. В нем раньше жили иезуиты, – объяснил Кутузов.

– Свято место пусто не бывает, – вполголоса сказал стоявший рядом с Кутузовым иронический, горячий генерал Бегичев.

– Император еще до бала получил известие о переправе, но бала не отменил.

– Ему балы да бабы – превыше всего! – продолжал Бегичев.

– И что же, где наша первая армия? – спросил генерал Меллер-Закомельский.

– Отступает к Свенцянам.

При этих словах корнета все невольно глянули на большую карту Российской империи, висевшую на стене.

– Почему же отступают? – вырвалось у кого-то возмущенно.

– А что же делать? Ведь наши армии разобщены, – ответил Кутузов. – Вторая армия Багратиона – где?

– У Волковыска, – сказал корнет.

– А левый фланг Барклая?

– Шестой корпус Дохтурова – у Лиды, – не задумался корнет Прахов.

– Ну вот, стало быть, между ними верст сто будет, – подходя к карте, сказал Кутузов. – Пока что делать нечего, надо отходить…

– Неужели же император пойдет в эту мышеловку – в дрисский лагерь? – спросил кто-то с отчаянием.

Михаил Илларионович не ответил, а пошел к выходу. Все было ясно: жребий брошен!

Теперь каждый день приносил новости. Новости были невеселые: первая армия отступала, а от второй не имели никаких известий.

Теперь курьеров из армии ждал весь город. С утра до позднего вечера у здания военного министерства толпился встревоженный народ. Тут стояли не только какие-либо праздные, жившие по соседству, случайно проходившие мимо: нянька с ребенком, мальчишка, посланный за чем-то хозяином в лавку, старуха, бредущая в Казанский собор. Сюда шли специально, нарочно, шли с Коломны и Охты, с Мещанских, Литейного и Васильевского. Шли все: купцы, ремесленники, дворовые, чиновники, военные, духовные. Больше всего околачивалось в толпе лакеев и горничных – господа отправляли их сюда каждый день с единственной и определенной задачей: узнать, что сегодня привез из армии курьер.

Много времени проводили здесь кутузовские Марина и Ничипор.

Марина, конечно, узнавала новости быстрее флегматичного тугодума Ничипора, но Марине было все равно: что «дивизия», что «дирекция», что Двина, что Днепр. Ничипор же тоньше разбирался в этих делах и не принимал слышанного на веру так, как делала легкомысленная Марина, а относился к сказанному критически. Одним словом, Марина олицетворяла собою чувство, а Ничипор – разум.

Теперь Михаил Илларионович чаще подходил к карте, чем раньше, подолгу сидел, наклонившись над ней с циркулем в руке, думал. Он переносил карту с собой из спальни в столовую, из столовой в кабинет.

Его беспокоило прежде всего отсутствие у русских четкого, единого плана ведения войны. Александр I всегда и во всем любил неопределенность. Он предпочитал не выражать точно и ясно своего отношения к предмету или вопросу, чтобы потом, при нужде, можно было бы отпереться и свалить всю вину на другого.

Александр так хотел быть всегда чистым! Александр не забывал, что ведь он – «ангел»!

Но план Наполеона был ясен любому ученику кадетского корпуса: вбить клин между первой и второй русскими армиями, разбить Барклая-де-Толли и Багратиона поодиночке. Тем более что Наполеон располагал значительным перевесом в силах.