Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

За вечерним богослужением, на выносе Плащаницы, было довольно много христиан, а за всенощной — еще больше. Во время несения Плащаницы вокруг Собора было так тихо, что свечи не гасли.

После всенощной была исповедь двух священников и прочтен Канон ко причащению и молитва на сон грядущий иокохамским девочкам.

31 марта/13 апреля 1901. Великая Суббота.

Утром подали письмо из «Hong—Kong and Shanghai Bank, Yokohama», извещающее, что телеграммой чрез сей банк из Ханькоу прислано Миссии 1000 ен. Достойное красное яичко! Вероятно, Василий Романович Лебедев порадовал сим сюрпризом.

До Литургии исповедал русских пять девочек и прочитал для них Причастные молитвы. За Литургией они приобщены.

(Девятый час вечера). Происходят разом два собрания: одно в семинарской столовой, где семинаристы и несколько православных студентов Университета говорят речи религиозного содержания вперемежку с религиозным же пением. Другое — здесь, снаружи дома, в углу, где громоотвод; это — благотворительное, в пользу маленького Сиротского Православного приюта; говорит специалист этого дела, показывает в волшебный фонарь замечательных людей и замечательные места в Японии — картины светского, но серьезного содержания; множество собралось смотреть, особенно детей много. Особенный же интерес составляют картины самого приюта и рассказы его истории. В Семинарии также было много слушателей — полная столовая. Зато в Соборе у чтения Деяний было мало людей — проявление особенности Японской Церкви. Мешать ли ей? Мне кажется, не следует. Ведь Пасхальная ночь проводится благочестиво. Там речи исключительно религиозные, и большею частию на тему Праздника. Здесь хоть не прямо религиозные, однако ж такие, что вот тут же совсем посторонний язычник, случайно проходя и прислушавшись к рассказу о бедных сиротах, пошел сейчас, купил кучу «кваси» и принес сиротам. Конечно, нужно наблюдать, чтобы по неведению не переступили границ приличного Празднику.

1/14 апреля 1901.

Светлое Христово Воскресенье.

В полночь, по обычаю, началась Пасхальная служба и была очень торжественна. Ночь была тихая, свечи не гасли во время крестного хода вокруг Собора. Русских, кажется, двое было, кроме пяти иокохамских воспитанниц, и те до конца службы не достояли. Кончилась Литургия в четверть четвертого часа. Освящение яств, христованье со всеми, то есть раздавание яиц — всего, кажется, около восьмисот было роздано.

Служили со мной оо. Роман Циба и Симеон Юкава и три диакона. О. Павел Сато все еще не совсем оправился от паралича; о. Феодор Мидзуно отправился совершить Пасхальную службу в Иокохаме.

Обычное поздравление школ и разных лиц до полудня. С двух часов — поздравление посланника, бывшего с супругой и детьми, и всех посольских, также русских из Иокохамы — консула Князя Лобанова, морского агента Александра Ивановича Русина. Из мимоходом находящихся здесь был граф Капнист, лейтенант, лечившийся на водах и возвращающийся на свое судно, и еще кое–кто.

С пяти часов была Пасхальная вечерня, соборно служенная.

2/15 апреля 1901. Понедельник

Светлой седмицы

С семи часов Пасхальная служба — утреня и Литургия, без перерыва. Кончена в начале одиннадцатого часа. Служили со мной оо. Павел Сато и Роман Циба и два диакона. Приобщено много детей. Русские на Литургии были: полковник Ванновский с детьми и проезжие с военных действий из Китая домой в Россию: подполковник Генерального штаба Александр Петрович Агапеев и доктор Николай Васильевич Гильченко.

Поздравление певчих своих, потом о. Алексея Савабе и его певчих и прихожан из Коодзимаци–кёоквай. Между прочим, нужно было поскорее накормить обедом и отпустить с присланной японкой пять иокохамских учениц Католического пансиона. Они отпущены были до вечера воскресенья, но мне не дано было знать о том из пансиона, а они сказали, что отпущены до вечера понедельника, то есть обманули. За ними вчера приходила японка, но я этого тоже не знал, а они не пошли, говоря, что отпущены до завтра. Сегодня, по выходе из Церкви, я получил письмо из пансиона с просьбой отправить их, и так далее. Я, конечно, поспешил это сделать. Жаль, что наши девочки такие лгуньи.

За завтраком, который я предложил гостям — подполковнику Агапееву и доктору, первый очень интересно рассказывал о Китайской войне, но результат рассказов печальный. «Жестокость и бесчеловечье во время войны нисколько не уменьшается с развитием цивилизации; мы укоряем татар за их зверства во время Батыева нашествия на Россию, совершенно то же, что они делали, совершается и ныне, и всегда будет то же», — заключил Агапеев.

Отправившись с визитными поздравлениями, посетил Посольство и всех русских в Токио. У Ванновского застал еще одного офицера, возвращающегося с войны домой: ротмистра драгунов Николая Гавриловича Волкова. Рассказ этого был еще интересней: он с восемью драгунами отбился от четырехсот человек китайской конницы. Послан он был из Гирина с тринадцатью кавалеристами узнать о русском обозе, на который, по слухам, китайцы сделали нападение; в поисках обоза заехал слишком далеко и нарвался на отряд китайской конницы; в плен сдаться бы — замучат до смерти, отбиться — от такого множества нет надежды; но все же лучше пасть в бою, чем быть замученным. Решились защищаться. Пока были они под некоторой защитой ограды, случившейся там, пять человек из них были убиты, и ограда разрушена; они пошли пробиваться сквозь неприятеля и шли с двенадцати ночи до четырех часов пополудни, беспрерывно отстреливаясь. Лошади под ними скоро были убиты; все люди и сам Волков были ранены, но не смертельно, идти кое–как, поддерживая один другого, могли и шли с величайшим трудом и болью, особенно когда после перехода вброд одной речки должны были сбросить обувь. Наконец дошли до места, где стояла сотня казаков. Китайцы, преследовавшие их, видя это, тотчас же рассеялись. Волков и его восемь человек почти в бесчувствии повалились на землю среди своих. Фельдшера тут не было, потому портной ножницами отрезал у Волкова куски висевшего мяса на избитых его ногах. Два месяца он пролежал потом в госпитале, пока стал на ноги, хотя имел от китайской пули легкую лишь рану на одой ноге. — Рассказывал потом он об интригах начальников наших войск: ни одного добросовестного генерала — все искатели крестов и чинов, старающиеся подставить ногу один другому. Волков еще больше разочарован в войне, чем Агапеев, и возвращается в Россию с тем чтобы бросить военную службу и поступить на земскую.

Сегодня стали пить в Миссии и Семинарии новую воду, водопроводную, так как все приспособления по сему делу кончены. Слава Богу! Вода — такая, какую Создатель дал людям, чтобы пить ее прямо, без кипячения и всяких примесей, что нужно было для доселешней нашей воды, крайне порченной. Даст Бог, и болезней теперь будет меньше, особенно желудочных, столь частых доселе у учеников.