Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

11/24 июня 1900. Воскресенье.

За Литургией был новый посланник Александр Петрович Извольский. По окончании службы сказал комплимент, что он «поражен тем, что видел и слышал; был точно во сне». — Но чуть ли это не готовый на подобные случаи…

По окончании Литургии я вместе с ним отправился в посольство, чтобы отслужить с о. Сергием панихиду по нашем министре иностранных дел Михаиле Муравьеве, скоропостижно скончавшемся третьего дня. Тут я действительно поражен был о. Сергием Глебовым, встретившим меня в алтаре словами: «Зачем Вы приехали? Вы должны быть здесь только в Царские дни. Вы делаете меня пешкой». — «Я приехал помолиться вместе с русскими о нашем министре». — «И панихида–то лишняя; при другом посланнике ее не служили, я знаю», и так далее. Я поспешил молча облачиться и выйти служить. В России архиереи делают священникам нагоняи, здесь наоборот; да еще в каком смысле нагоняй–то!

12/25 июня 1900. Понедельник.

Был на экзамене в Семинарии на седьмом, выпускном, курсе, где семь человек, и в Катихизаторской школе, где на втором, выпускном, курсе семь человек, на первом всего три. Отвечали хорошо: по Догматике семинаристы, по толкованию Евангелия другие.

О. Сергий Судзуки из Оосака пишет длинное письмо, просит прибавить 5 ен к его месячному содержанию в 25 ен; «нужда одолела: пять человек детей, разные расходы, неизбежные священнику, на приемы христиан, на благотворения, на мелочи по храму». Правда. Но местная Церковь должна бы заботиться о своем священнике. Прибавим, однако, нечто сделаем, с внушением, что вперед уже ни–ни, ни одного сена!

Фома Такеока из Цуяма описывает, как благочестивные Иоанн и Ирина Фукасе праздновали десятилетие своей бумажной лавки в Цуяма: служили благодарственный молебен, для чего приглашен был из Окаяма о. Игнатий Мукояма, потом угощались у них, причем говорили речи церковного содержания; в заключение Фукасе поднесли в подарок Церкви новешенький стихарь, который недавно купили в Миссии на чистые денежки. Письмо, видимо, назначено для «Сейкёо—Симпо», куда по прочтении и отослано.

Стефан Мапукава из Фукуока пишет, что недавно Акила Нагано, его сотрудник, был на Генкай Сима, маленьком острове недалеко от Фукуяма, по приглашению оттуда, и принят был с большою радостию; местные врач Макино и учитель Хата усердно слушали учение и расположены к крещению вместе с их семействами. Священнику нужно побыть там.

13/26 июня 1900. Вторник.

Из Тоёхаси извещают, что почтенный престарелый катихизатор Павел Цуда болен. А они собирались просить о поставлении его священником для них. Впрочем, надеются, что до Собора он поправится. А быть может, это и дело Промысла Божия, не указывающего ему быть священником. В самом деле, как ему быть? Целибатом, или монахом? Вдовый и престарелый — можно бы и первое, но поставь его, будет пример для других; вводить же целибатство здесь не приходится, коли его и в Русской Церкви нет. — Если придется ставить, предложу прежде постричься.

Умерла Елена, мать Кати Маленды; и умерла хорошо — постоянно молилась и крестилась пред смертью. О. Роман прочитал ей отходную, после чего она тотчас же и скончалась. Слава Господу, спасшему душу погибшую! Говорила она Евфимии Ито, что являлся ей кто–то во сне и твердил: «Пошли на Суругадай, извести на Суругадай»; вследствие этого- то ее мать и пришла к Павлу Накаи с плачем рассказать, что «вот при смерти ее дочь». Бог весть, было ли это внушение свыше, или простое сонное мечтание, но — вот она просвещена святым крещением, была глубоко утешена этим и умерла доброй христианкой. Подозревали мы, не таилось ли еще какой–либо опасности для Кати, дочери покойницы. Но под влиянием благодати покойница обнаружила такую трогательную заботливость о своей дочери, что сама просила не говорить ей, Кати, о ней, ее болезни, чтобы не помешать ее нынешним предэкзаменским занятиям, просила не приводить Катю к ней, чтобы не видела она бедность и убожества матери, даже возвратила Евфимии фотографию Кати, которую Евфимия принесла показать ей и поставить у нее, если пожелает. Да успокоит Господь ее душу! Постараемся просветить богопознанием и святым крещением ее мать, ныне тоже просящую христианского научения, и ее брата, чернорабочего по занятию, но, по отзывам, доброго малого.

Утром был на экзамене в Семинарии, в классе у самых младших; всего четырнадцать мальчуганов, но глупых между ними нет; отвечали по Священной истории Ветхого Завета. Все на полный балл.

С Павлом Накаем сегодня мы кончили третье исправление перевода Нового Завета. Теперь расставить знаки препинания (кутоо), еще раз прочитать, быть может, еще раз — с участием других; переписать набело, и в печать! Но это будет с девятого месяца.

14/27 июня 1900. Среда.

На экзамене по Гражданской Всеобщей и Русской Истории на четвертом курсе Семинарии; учеников тринадцать, но все хорошо учатся и подают добрые надежды. Русская история в первый раз преподается; доселе воздерживались от преподавания ее из–за опасения ультрапатриотических японских подозрений. Преподаватель Арсений Ивасава.

Распопов Николай Александрович, состоявший сначала здесь при Посольстве, потом в Корее, потом в Нагасаки при Консульстве, рассорившийся с консулом Костылевым и удаленный ныне со службы за свой ссорливый характер, просит, чтобы я походатайствовал у Извольского о принятии его опять на службу. Походатайствую, конечно, но едва ли будет успех. Грозит Распонов, что наложит руки на себя — очень прискорбно, но чем помочь в этом отношении человеку, если веры у него нет! А человек со способностями, мог бы отлично служить… Губит дрянное, безнравственное воспитание!

15/28 июня 1900. Четверг.

Был в Иокохаме по делам в банках и проститься еще раз с бароном Розеном, живущим ныне там в Grand Hotel и имеющим отправиться домой чрез Америку на пароходе 6–го числа нового стиля июля. Застал барона одного, баронесса отправилась в японские магазины по закупкам. Рассказал он, что моряки виновны в удалении его из Японии, особенно адмирал Дубасов, по возвращении в Петербург имевший часовую аудиенцию у Государя и доказывавший, что «эту гадину (Японию) надо раздавить, и сделать это ничего не стоит; но мешает–де японофильство посланника в Японии барона Розена» и так далее. Очевидно, моряки крайне возненавидели Японию после происшествия с Государем в Опу; Государь тоже не может симпатизировать народу, так грубо обошедшемуся с ним. — Но Япония совсем не гадина, и особенно не такая, которую легко можно раздавить. Это всегда смело высказывал барон и такого направления держался. Теперь, кажется, и в Петербурге спохватились, что он был прав. Извольский тотчас же вошел в виды барона и ясно понял положение дел, и, кажется, будет держаться такой же — мирной, незаносчивой — политики, какой держался барон. — А Китай, о дружбе с которым поет наша пресса, — вон он бьет наших, дерущихся бок о бок с японцами, нашими мнимыми врагами, против нашего мнимого благоприятеля (у которого может ли быть доброе чувство к нам, отнявшим у него без всяких законных причин Манчжурию?).