Хьюго Виккерс - Грета Гарбо и ее возлюбленные

Позднее Поппи тоже приехала в Нью-Йорк, а затем они вместе с Мерседес вернулись в Париж. Летом 1956 года они вместе поселились в сдвоенной квартире на Кэ-Сен-Мишель как раз напротив Собора Парижской Богоматери, а вскоре Поппи приобрела в Нормандии ферму. В их жизнь также вошел сиамский котенок Линда, над которым они обе тряслись, как над младенцем.

Роман Поппи и Мерседес продолжался, хотя подруги жили то вместе, то врозь. В 1953 году Поппи работала у Скиапарелли в Нью-Йорке. Ее сын Виктор вернулся из Бухареста, где он служил по линии Госдепартамента, и они с Поппи решили жить вместе в одной квартире и в конечном итоге проводили часть времени в году у себя на Восточной Тридцать Пятой улице. Мерседес оставила себе их любимую кошку Линду.

К августу 1953 года их отношения вылились в теплую дружбу, хотя Поппи и затаила на Мерседес обиду за то, что та оставила ее. Мерседес провела Рождество в обществе Поппи, Виктора и Джениффер Нил. В начале 1954 года отношения обострились, и Мерседес частенько названивала Дженни, жалуясь, что Поппи отказывается с ней разговаривать и вообще ее не понимает. Поппи переехала на свое последнее место жительства, в Креш-Мартэн, у Ланмоде, что возле Плебьяна на северном побережье Франции, и Мерседес время от времени приезжала погостить у нее.

Поппи осталась в хороших отношениях с Джеффри, который служил в качестве советника в британском посольстве в Гааге с 1953 по 1960 год. По мнению Мерседес, отношения супругов сводились лишь к изредка проводимому вместе отпуску, однако в действительности Поппи вернулась к мужу, хотя, бывало, подолгу жила одна.

В 1960 году Джеффри Кирк получил назначение посла в Эквадор, и Поппи последовала за ним. Однако впоследствии супруги снова рассорились и больше не желали друг друга знать. Джеффри уединился в сельском доме в Хертфоршире, где и умер в 1975 году, исключив Поппи из своего завещания. Для той наступили тяжелые времена — ей пришлось как следует потрудиться в качестве «всеобщей тетушки». Сибилла Бедфорд подыскала для нее работу на кухне лондонского пен-клуба. Поппи умерла в доме престарелых в Оксфордшире в 1986 году в возрасте восьмидесяти семи лет.

В июне 1949 года, спустя несколько недель после того, как Поппи и Мерседес поселились в квартире на Кэ-Вольтер, в Париж прибыл Сесиль. Он остановился у Даффа Купера в Шантильи, посетил в Версале вечно хворающую Элси Мендль и побывал на приеме, устроенном Марией-Луизой Буке. Сесиль отметил, что в Париже полно американцев, включая Джорджа Шлее. Битон отобедал с Элис Б. Токлас и сфотографировал чету Виндзоров. Сезон в Париже был в самом разгаре, и даже герцогиня Кентская почтила своим присутствием бал британского госпиталя. Сесиль лег спать так поздно, что уже всходило солнце. По завершении недели ему стало ясно, что он должен нанести визит Шлее. Вот что он писал Гарбо:

«Я отправился к нему в отель, чтобы выпить вместе, и мы чудесно поговорили о тебе. Он пребывал в своем самом душевном настроении и говорил о тебе с истинным пониманием, нежностью и уважением. Все началось с того, что я сказал: «Расскажи мне об этой картине!», — и он принялся рассказывать мне обо всех трудностях, о том, как он восхищен Джошем Логаном, и о туманных планах. Казалось, мы понимали друг друга с полуслова, и я предложил: «А почему бы вам с Гретой не приехать ко мне и немного не погостить? От Саутхемптона это всего лишь полчаса на машине». Он записал мой телефон и сказал, что пошлет мне телеграмму, когда вы с ним приедете. Я сильно сомневаюсь, что он привезет тебя с собой, но он предложил, чтобы я приехал к вам в Париж, — так что, если тебе нравится моя затея, добейся, чтобы он все-таки послал телеграмму, и постарайся время от времени ненавязчиво напоминать ему обо мне. Ведь если ничего ему не говорить, то я вроде бы как кажусь каким-то упырем. Может, я ошибаюсь, но как мне кажется, мой визит к нему немного разрядил атмосферу — по крайней мере, временно, — и я весьма рад, что сходил к нему, и просто в восторге от того, как все в конечном итоге получилось. Я сообщаю тебе эти крохи информации в качестве руководства к действию».

Сесиль вернулся в Лондон, где его уже ожидало письмо от Гарбо, которое он назвал «приятным сюрпризом». Грета писала, что ей весьма жаль, что она не сумела выполнить предсказание Неллы Уэбб, чтобы узнать, что та сказала о том периоде ее жизни. Каковы бы ни были подобные предсказания, времена оказались нелегкими, и в последнее время ей не давал покоя вопрос, уж не написано ли ей на роду закончить жизнь в приюте для «измученных жизнью».

Гарбо чертовски устала ждать, когда же ее, наконец, призовут к присяге под американский флаг, и была в полном расстройстве оттого, что ей надо запоминать для этого ряд требуемых фактов. Гарбо писала, что с большим удовольствием бродила бы сейчас по лесам вокруг дома Сесиля, вместо того чтобы вести свое обычное бессмысленное существование в том, что она называла задворками своего недостроенного обиталища. Письмо заканчивалось словами, что она сильно тоскует по Сесилю.

Тот писал ей в ответ:

«Уверен, что ты можешь поселиться у меня. Я в Америку соберусь не скоро. Я могу быть здесь, когда ты захочешь; здесь у нас никогда не бывает слишком холодно. В любом случае ты любишь, когда в комнате прохладно; ну а если возникнет необходимость, то мы всегда можем выбраться в город и купить тебе теплый костюм. Ты у нас будешь словно эскимос, закутанный в шарф! Пока еще невозможно сказать что-либо определенное, но я начинаю подумывать — пока что только подумывать, — не съездить ли мне в августе в Танжер. Недельки на три, а затем, возможно, в Венецию — но ты обязательно должна дать мне телеграмму, чтобы не случилось так, что я исчезну из вида и не смогу связаться с тобой. Если не ошибаюсь, Джордж сказал мне, что ты будешь в Париже где-то числа 20 июля, поэтому я на всякий случай буду тебя поджидать… Но, дорогая моя, лучше бы в это чудное время года ты была здесь со мной. Англия сейчас в самой своей красе, в самом расцвете».

Новость о намерениях Гарбо пуститься в путешествие дошла до Сесиля через Трумена Кэпота, который в тот момент отдыхал на Искии.

Он прочитал в «Пари Трибюн», что 13 июня в Париже ожидают прибытия Гарбо. Эта новость вынудила Сесиля еще шире развернуть свою эпистолярную активность:

«Многоуважаемый сэр, что прикажете делать с моими письмами в ваше отсутствие? Писать их и складывать, пока вы не соизволите прислать мне адрес? Я жду от вас разъяснений… Любая телеграмма по адресу дом № 8 на Пелхэм-Плейс будет передана дальше…»

Лето продолжалось во всей своей красе, и Сесиль злился, что должен ехать в Лондон, на этот раз в нечастом, однако весьма доходном амплуа королевского фотографа. Он писал: «Неделя, проведенная в Лондоне, была просто кошмарной. Какая бесполезная трата времени, когда солнце светит так ярко! Я намеревался провести там всего один день — неожиданно раздался звонок из дворца, и мне сообщили, что принцесса Маргарита желает, чтобы я в пятницу сделал ее портрет, а это значит, что мне пришлось ждать еще три дня; и все это время я не знал, чем заняться, и поэтому страшно злился. Такое впечатление, что телефон трезвонит без конца, а секретарши, которая отвечала бы на звонки, нет, а они так утомляют. Воистину, я лишь тогда чувствовал себя прекрасно, когда выбирался из дому. Я сводил в Национальную Галерею двух молоденьких американок и пошел посмотреть, как бедная старушка Герти Лоренс играет в какой-то дешевой слезливой пьеске, а потом отправился отобедать с нашей турецкой приятельницей в ее огромном доме в Пэлис-Грин. Это равносильно тому, как если бы она снова поселилась в Хайдарабаде, с превосходным обедом, который, казалось, тянулся бесконечно, и поэтому остальные дела приходилось все откладывать и откладывать, и поэтому, когда мы допивали кофе по-турецки, день почти что закончился. Принцесса, в своем европейском наряде, ужасно застенчива, хотя и хохотушка, однако очень даже очаровательна и интересна, если ей предоставляется такая возможность.