Хьюго Виккерс - Грета Гарбо и ее возлюбленные

«Позволь спросить тебя, сколько же ты заработал на Гарбо, публикуясь в «МакКоллз», «Таймс», «Огги» и прочих журналах? То есть сколько, вместе с фотографиями для «Вога», за последние двадцать лет?»

Сесиль попытался дать самый что ни на есть точный ответ. По его подсчетам, сумма составляла где-то четыре тысячи фунтов. Баронесса тотчас упрекнула его.

«Ну и как, неплохо? Я бы не отказалась получить четыре тысячи фунтов на мелкие расходы, — и она рассмеялась своим слегка гнусавым смехом. — Неплохо, а? Для кого-то, кто не нуждается в паблисити? Даже Стоковский не посмел продать газетам свою историю».

«Счастливые годы» вышли в Лондоне в июне, и поначалу Сесиль отказывался читать отклики. Как и следовало ожидать, за публикацией последовали разные домыслы, но вскоре обозреватели уловили суть того, что пытался сделать Сесиль: не столько похвастаться перед всем миром тем, что у него был роман с Гарбо, сколько нарисовать ее портрет, используя для этого свою удивительную наблюдательность. Из тех критических отзывов, которые были важны для него, следует выделить заметку Беверли Никольс и Сирила Конноли. Беверли Никольс писала в «Спектейторе»: «Это либо подлинная история, либо пустышка. Как мне кажется, она правдива от первой строчки до последней. Битон придал образу Гарбо новое измерение, значительно упрочив ее положение в истории нашего времени».

Сирил Конноли, более именитый критик, опубликовал рецензию на книгу в «Санди Таймс»: «Я не думаю, что он поступил хуже, чем, например, художник, который выставил свой потрясающий портрет без разрешения того, кто для него позировал». Но раздавались и враждебные голоса. Э. С. Тернер писал в «Лисенере»: «Для автора данных строк сама картина того, как Битон нежно поглаживает позвоночник «Божественной», представляется едва ли не богохульством, подобно тому, как господин Эрик Линклатер лобызал боттичелевскую «Весну», обнаружив ее в годы войны в тайнике».

Старые соперники остаются таковыми вплоть до самой смерти, как то еще раз подтвердил пример Ивлина Во, написавшего два критических отклика. Первый для «Харперс энд Куин»: «Несмотря на то, что эти (дневники) были тщательнейшим образом пересмотрены и отредактированы, несмотря на то, что местами в них сквозит излишняя осмотрительность, данный том можно порекомендовать как наглядное свидетельство нескольких отвратительных лет британской истории, о которых поведано с подкупающей задушевностью». Год спустя, в «Чикаго Трибьюн», Во еще резче отозвался об американском издании книги: «Самая печальная и чудовищная часть рассказанной Битоном истории заключается в описании им романа, который, судя по всему, имел место между ним и Гарбо. По мере того как эти две неприкаянные души разыгрывают отведенные им роли — он, как импульсивный, но тонко чувствующий экстраверт, одержимый идеальной страстью, она, как некий боязливый фавн, — мы видим битоновское предназначение в безобразном, холодном свете: сначала нам видно, что за аффектацией и ложными ценностями скрывается эмоциональная опустошенность, печаль и одиночество, но затем нам становится ясно, что за печалью и одиночеством находится объект жесточайшей и совершенно неописуемой комедии». Этот последний отзыв больно задел Битона, когда тот наткнулся на него во время особенно изматывающего рекламного турне весной 1973 года.

Но еще до этого вечно издерганному неприкаянному фотографу пришлось пережить еще больший кошмар. Ему повсюду начали мерещиться двойники Гарбо — будь то в самолете или на улице. Вскоре это превратилось в навязчивую идею. В своих более поздних дневниках Битон посвятил немало места анализу того, что он сам называл, «моим преступлением». Хотя он неизменно заявлял, что будь у него возможность заново принять решение, он все равно поступил бы точно так же. Тем не менее Битон временами впадал в раскаяние. Один из неприятнейших для него моментов имел место в конце лета 1973 года. Сесиль прогуливался с одним из своих друзей-американцев, Сэмом Грином, когда им неожиданно встретилась Валентина Шлее в темных очках.

«Эта была наша первая случайная встреча после того, как я опубликовал свои дневники, в которых не раз делал намеки на маленького мужчинку (ее мужа). А вдруг ей захочется дать мне пощечину? Или же выскажет все, что обо мне думает? Расстояние между нами неуклонно сокращалось. Она холодно посмотрела на меня. Когда мы поравнялись, я с нарочитой учтивостью приподнял соломенную шляпу. «Ах, мой «дарлинк» [13] испорченное англ. слово «darling» — дорогой Сесиль! Ах, ты, господи!» Мы расцеловались, рассмеялись и обменялись парой банальных фраз. Я поинтересовался, уж не отдыхать ли она приехала сюда.

«Ах, разве сейчас можно где-нибудь отдохнуть?» — ответила она вопросом на вопрос. Сэм Грин прокомментировал это таким образом:

«Сесиль совершенно серьезно испугался, что она накинется на него».

Гарбо так ни разу и не высказалась публично, и не стала обращаться к адвокату, но все равно, последние годы Сесиля не оставляло ощущение вины. Он утешился, получив присланное Патриком О'Хоггинсом описание Гарбо. Патрик, который приходился ей почти что соседом по Верхнему Ист-Сайду, вспоминал, как в апреле 1973 она делала покупки в итальянской зеленной лавке по соседству от ее дома: «У нее с собой было две сумки, в которые она затем положила купленные овощи. Она была в темных очках и постоянно улыбалась, и каждый пытался ей чем-то помочь, понимая, однако, ее желание сохранять инкогнито». Эта сценка, отдаленно напоминавшая первые кадры фильма «Безумная из Шайо» с участием Кетрин Хэпберн, стала для Сесиля последним напоминанием о женщине, которая владела его сердцем долгие годы. Тем не менее судьба ниспослала ему еще одну, заключительную встречу. На протяжении нескольких лет Сесиль мучился кошмарными головными болями. В июле 1974 года он перенес серьезный удар, в результате чего у него отнялась кисть правой руки, резко ухудшилась память на имена и почти ничего не осталось от его элегантной манеры держать себя. Сесиль пытался побороть все эти трудности и постепенно даже научился пользоваться левой рукой — писать, рисовать, делать фотографии. В октябре 1975 года в Англию, вместе с Сэмом Грином, приехала Гарбо; на этот раз Битон стал ее самым преданным спутником. Сэм нередко путешествовал и с Сесилем, и поэтому ему хотелось во что бы то ни стало взбодрить последнего, захватив с собой Гарбо. «Мне казалось, что это лишь пойдет ему на пользу, — говорит он, — и ей со мной будет как-то легче». Путешественники добрались до вокзала в Солсбери, но неожиданно Гарбо запаниковала и принялась высказывать домыслы, не поджидает ли ее — по наущению Сесиля — на каком-нибудь дереве фотограф: