Сергей Алексеев - Дж. Р. Р. Толкин

После смерти Льюиса в 1963 г. и в письме, адресованном сыну, Толкин высказывался уже прямолинейнее: «Мы были разлучены сначала внезапным явлением Чарлза Уильямса… Льюис встретился с Уильямсом в 1939 г., а умер Уильямс в начале 1945-го. «Космическая трилогия», которую приписывают влиянию Уильямса, была в основе своей чужда природе его воображения. Она планировалась за годы до того… Влияние Уильямса в действительности проявилось только с его смертью, в «Мерзейшей мощи», оканчивающей трилогию, — что (сколь бы хорош ни был роман сам по себе), думаю, испортило её».

Определеннее о том же в другом письме, 1964 г.: «Я человек ограниченных симпатий (но хорошо знаю об этом), и Ч. Уильямс находится почти совершенно вне их. Я довольно близко контактировал с ним с конца 1939 г. до его смерти, — честно говоря, был чем-то вроде повивальной бабки при родах «Кануна Дня Всех Святых», читавшегося нам вслух по мере сочинения, но очень значительные изменения были внесены в текст, думаю, главным образом благодаря К.С.Л., — и меня весьма радовало его общество; но умы наши оставались порознь. Мне активно не нравилась его артуровско-византийская мифология; и я по-прежнему думаю, что она испортила трилогию К.С.Л. (очень впечатлительного, слишком впечатлительного человека) в последней части».

Наконец, ещё через год, в 1965-м, Толкин подводит своеобразный итог: «Мне был и остается совершенно несимпатичен образ мыслей Уильямса. Я знал Чарлза Уильямса только как друга К.С.Л… Мы нравились друг другу и радовались общению (большей частью шутливому), но нам нечего было сказать друг другу на более глубоком (или более высоком) уровне. Я сомневаюсь, читал ли он что-либо из вышедшего к тому времени моего; я читал или слушал добрую долю его работ, но нашёл их совершенно чуждыми, а иногда вполне отвратительными, по случаю же смехотворными. (Это бесспорная правда, если брать вещи в целом, но нимало не является критикой Уильямса; скорее это выражение моих собственных пределов симпатии. И конечно, в таком большом ряду работ находились строки, пассажи, сцены и мысли, которые я находил поразительными.) Я остался совершенно нетронут. Льюиса сбило с толку». Более приватно, Толкин к концу жизни именовал Уильямса «ведьмовским доктором», чернокнижником.

Правдой было то, что если не «явление» Уильямса, то его проявившееся в последний год жизни влияние на Льюиса стало первой причиной к некоторому охлаждению между ним и Толкином. Толкину резко не понравилась «Мерзейшая мощь», а еще меньше — первая вышедшая в 1950 г. сказка из знаменитого ныне цикла «Хроники Нарнии», «Лев, колдунья и платяной шкаф». Это новое творение Льюиса, по мнению Толкина, совершенно не соответствовало его теориям «сотворчества» и «вторичной веры», которые Льюис вроде бы разделял доселе. Слишком пёстрый, сплетённый из разных существующих мифологий мир, слишком явное обращение к маленькому читателю (книга не «на вырост»!), слишком же очевидный христианский аллегоризм.

Льюис едва не перелагал для детей сказочным языком Евангелие! В общем, о «Льве, колдунье и платяном шкафе» Толкин отозвался где-то даже пренебрежительно, чем Льюиса задел. Льюис как раз считал, что нашёл тот язык, которым сможет сказать то, что нужно и как нужно…

Охлаждение не замедлило сказаться и на личных отношениях. В начале 1950-х гг. Льюис уже чувствовал, что друг избегает общения, даже редко посещает собрания «Инклингов». Он попытался выяснить причины у К. Толкина, но даже тот не сумел объяснить поведения отца. Дело было не столько в какой-то «ревности», будь то к усопшему Уильямсу или к настигшей Льюиса литературной славе. Толкин, скорее всего, просто колебался — можно ли продолжать видеть в Льюисе, который стал для него в предшествующие годы почти вторым «я», единомышленника?

Их вновь на время сблизила публикация «Властелина Колец». Льюис столь же рьяно поддержал трилогию, прежде всего восторженными отзывами, как Толкин некогда в меру своих сил — «За пределы Безмолвной планеты» или посвященные ему «Письма Баламута». Пожалуй, даже слишком рьяно, — многие ополчились на автора именно из-за пламенных дифирамбов Льюиса. Но вслед за этим сближением пришло расставание.

Академичный, несколько чопорный университет более чем прохладно относился к писательской известности Льюиса. Тем более что он был и пылким проповедником, и не боялся полемизировать (публично и не всегда успешно) с коллегами иных убеждений. Толкин, при всём своём действительном влиянии, Льюиса далеко не всегда мог поддержать. Отчаявшись получить в Оксфорде должность профессора, Льюис в 1954 г. перебрался в Кембридж. Здесь профессорскую кафедру ему дали. Через год он был избран в Британскую академию.

Разлука с Оксфордом, которому было отдано тридцать пять лет жизни, однако, стала для Льюиса драмой. И драмой для кружка «Инклингов», который уже начал приходить в упадок, а теперь окончательно лишился центра притяжения и распался. Столь дорогое для Льюиса творческое общение прерывалось. Но не всем дружеским связям, конечно, пришёл конец. Дружба с Толкином в эти годы оживает вновь. Хотя Толкин по-прежнему критично относился к «Хроникам Нарнии» (Льюис закончил цикл седьмой сказкой в 1956 г.), ставшим самым известным творением Льюиса, он интенсивно переписывался с ним, время от времени встречался. Происходили иногда и встречи в более широком кругу, с участием других «Инклингов».

Но в марте 1957 г. дружбе Льюиса и Толкина был нанесён ещё один — по позднейшим признаниям Толкина, фатальный — удар. Льюис женился. Он обвенчался с тяжело заболевшей Джой Дэвидмэн, его почитательницей из США, которая полюбила его заочно и приехала в Англию специально ради встречи с ним. Толкина сердило не столько то, что Джой была разведенной и имела детей от первого брака, хотя, как католик, он не считал это правильным, но новобрачные были англиканами. К тому же Джой стала христианкой совсем недавно — собственно, под влиянием книг Льюиса. Толкина неприятно поразила внезапность и случайность этого бракосочетания; вся история казалась ему, как и многим в окружении Льюиса, странной. Но главной обидой было то, что друг ни намёком не сообщил ему о своём решении, и узнал о случившемся Толкин лишь постфактум. Переписка и встречи, вполне товарищеские, между друзьями продолжались, но прежней теплоты во взаимоотношениях (по крайней мере, со стороны Толкина) уже не было.

Льюис прожил с женой три года, и они любили друг друга. В 1960 г. Джой умерла. Льюис пережил её ещё на три года и умер 22 ноября 1963 г., несколько дней не дожив до шестидесятипятилетия. Для Толкина известие о его смерти стало тяжелым ударом. Он писал дочери: «До сих пор я испытывал нормальные ощущения мужчины моего возраста — подобно старому дереву, теряющему свои листья один за другим: это же как будто удар топором под корень. Очень печально, что мы столь отдалились в последние годы; но время близкого общения между нами мы оба хранили в памяти». Некролог Льюиса Толкин писать отказался.