Сергей Алексеев - Дж. Р. Р. Толкин

Дружба с Льюисом была исключительно важна в жизни Толкина, была она исключительно важна и для его творческой судьбы. Гораздо значительнее, чем общение со всеми остальными «Инклингами». «Влияние» со стороны Барфилда или тем более Уильямса, которое иногда находят, ограничивается частными совпадениями во мнениях. «Влияние» Льюиса тоже весьма условно, как увидим, однако Толкин действительно обсудил с ним практически всё написанное до начала 50-х и хотя бы пытался внимательно прислушаться к его мнению. Некоторые эпизоды известны. Так, в начале 30-х гг. Льюис по просьбе Толкина написал разбор поэмы о Берене «Лэ о Лэйтиан». Комментарий этот — сам по себе художественное произведение, причем шутливого, где-то пародийного склада. Льюис построил его в форме академического анализа от имени вымышленных ученых, считающих неудачные строки поздними вставками и искажениями блестящей средневековой поэмы. Толкин принял замечания в единичных случаях, в основном же проигнорировал. Льюис высказывал немало замечаний и по «Властелину Колец», на которые Толкин реагировал в основном так же. Однако именно по совету Льюиса он отрезал от романа эпилог, показавшийся другу слишком сусальным. Влияние Толкина на творчество Льюиса более отчетливо. «Нуминор» из «Мерзейшей мощи» — пример наиболее явный, но далеко не единственный.

Сами Льюис и Толкин не слишком любили разговоры о взаимных «влияниях». «Что до чьего угодно влияния на Толкина, — писал Льюис в 1957 г., — то вы с тем же успехом можете (перефразируя Белого короля) попытаться повлиять на брандашмыга». Образ понравился, и в 1959 г. Льюис повторяет его в письме другому адресату: «Никто никогда не мог повлиять на Толкина — вы могли бы с тем же успехом пытаться влиять на брандашмыга. Мы слушали его работу, но могли воздействовать на нее, только вдохновляя. У него только две реакции на критику: или он начинает всю работу заново сначала, или вовсе не обращает внимания». «Не думаю, что Толкин повлиял на меня, и я с очевидностью не влиял на него. То есть на то, что он писал. Мое непрерывное ободрение… влияло на него, побуждая собственно писать — с той же серьезностью, в том же размере… Схожесть между его и моими работами связана, я думаю: а) с природой — темпераментом; б) с общими источниками. Мы оба погрязли в норманнской мифологии, волшебных сказках Дж. Макдональда, Гомере, Беовульфе и средневековом романе. Также, конечно, мы оба христиане» — такую общую оценку давал Льюис уже в последний год жизни значению их творческих связей. При этом он отнюдь не отрицал сознательных и подсознательных частных влияний толкиновских образов на «Космическую трилогию» и даже в «Хрониках Нарнии». «Властелина Колец» Льюис всегда считал блестящим произведением и достойным подражания образцом, ставя, пожалуй, выше собственных работ.

Оценки Толкином творчества Льюиса, как мы уже видели, были сдержаннее. Толкин к тому же при некоторой склонности к самоуничижению от скромности избыточной никогда особо не страдал — и потому прямо соглашался видеть свое влияние у Льюиса там, где оно не скрывалось. Толкин по-разному относился к разным текстам Льюиса. Он высоко ставил «Космическую трилогию» — во всяком случае, первые два романа. В главном герое Рэнсоме Толкин узнавал «некоторые свои мнения и идеи льюисифицированными». В то же время в «Notion Club Papers» Толкин устами своих персонажей сурово критикует Льюиса за использование научно-фантастических элементов. Уважение и интерес вызывали у Толкина ранние притчи Льюиса, читанные прежде выхода в свет, — «Письма Баламута», «Расторжение брака», «Возвращение пилигрима». Однако «печально, что «Нарния» и вся эта часть работ К.С.Л. останется вне поля моей симпатии, как многое из моих работ не вызывало симпатии у него». В последнем Толкин, скорее всего, ошибался, принимая дружескую критику за неприятие, но относительно себя, конечно, говорил правду. Он прохладно воспринимал богословствование и проповедничество Льюиса, в немалой степени из-за его протестантизма.

Что касается «влияний», то по этому поводу Толкин исчерпывающе и вполне справедливо высказался в уже цитировавшемся письме 1965 г.: «К. С. Льюис — один из всего трех людей, которые доселе прочли всё или существенную часть моей «мифологии» Первой и Второй эпох, уже сконструированной в главных чертах на момент нашей встречи. Особенностью было то, что ему нравилось, когда читали ему. Всё, что он знал о моем «материале», удержалось в его объёмной, но не непогрешимой памяти от моего чтения ему один на один. Его написание Нуминор — ошибка слуха… Льюис не принимал участия в «исследовании Нуменора»…

Льюис был, думаю, впечатлен «Сильмариллионом и всем таким», с очевидностью сохранив в уме некие туманные припоминания о нём и об употреблявшихся там именах. К примеру, — поскольку он слушал текст прежде сочинения или даже мысли о «За пределы Безмолвной планеты», — предполагаю, что Эльдил является эхом Эльдар в «Переландре» Тор и Тинидриль эхо с очевидностью, поскольку Туор и Идриль , родители Эарендила — главные персонажи «Падения Гондолина», написанного раньше всех легенд Первой Эпохи. Но собственная мифология Льюиса (зарождающаяся и никогда вполне не реализованная) отличалась совершенно. Она в любом случае разбилась вдребезги прежде, чем обрела связность, — благодаря контакту с Ч. С. Уильямсом и его «артурианскими» поделками, что случилось между «Переландрой» и «Мерзейшей мощью». Жалко, я думаю…

…Льюис был очень впечатлительным человеком, чему содействовали его великая щедрость и способность к дружбе. Неоплатный долг, которым я обязан ему, — не во «влиянии», как обычно его понимают, а в настойчивом ободрении. Долгое время он был моей единственной аудиторией. Я всегда пестовал идею, что мои «безделки» могут быть больше, чем приватным хобби. Но если бы не его интерес и непрестанная жажда большего, я никогда не довел бы «Властелина Колец» до завершения».

Жизнь Толкина вне дома, как видим, была более чем насыщенной — и может сложиться ощущение, что дом занимал в ней немного места. Однако это не совсем так — дом был, и был для Толкина всегда, пусть по-разному в разные годы, важен. И была верная спутница всей его жизни, мать его детей, Эдит.

Когда Толкин в 1919 г. стал работать в Оксфорде внештатным преподавателем, это дало им возможность немного развернуться в материальном смысле. Чета впервые сняла свой собственный дом на Альфред-стрит в Оксфорде и наняла прислугу. В дом перевезли давно заброшенное на склад фортепиано, и Эдит смогла вернуться к музицированию, хотя о карьере учительницы уже не помышляла. В общем, «дом» в фигуральном смысле стал домом настоящим. Он остался таким и по переезде в Лидс. Эдит смогла переехать не сразу — она снова была беременна. 22 октября 1920 г. она родила второго сына. Его назвали Майкл Хилари Руэл. В эту пору Толкину приходилось видеться с семьей только по выходным. Только через несколько месяцев Эдит с сыновьями переехала в Лидс. Дом здесь найти удалось не сразу, однако в конце концов Толкин снял коттедж на Сент-Маркс-Террас, недалеко от университета. Дом был не слишком притязателен на вид, но Эдит здесь нравилось больше, чем в аристократичном Оксфорде.