Алексей Новиков - Рождение музыканта

Закутавшись в темноту, полногрудые музы стыдливо прячутся на расписном плафоне. Ни одна свеча хрустальной люстры не играет на угасшей позолоте лож. В невидимую бездну провалился партер, и тяжелый занавес наглухо закрыл сцену.

Только неуловимые шорохи тревожат тишину. Может быть, грызутся в подполье театральные крысы, а может быть, уже витают над залом пробужденные тени. Может быть, то Дафнис чарует резвую Хлою или Амур утешает опечаленную Психею, чтобы явиться ввечеру в волшебном балете вместе с летучею свитою добрых гениев и сильфид.

Но добрые гении еще сидят вместе с амурами в классах театрального училища за начатками российской грамматики, а проворные сильфиды украдкой поглядывают из дортуаров на Екатерининский канал: чей обожатель первый проскачет сегодня мимо заветных окон, густо замазанных мелом на клею?

Однако сегодня в Большом театре не будет ни волшебных полетов, ни шествия Флоры, ни апофеоза Гименею, и обожатели крылатых дев не поедут сегодня в театр. Тот, кто верен Терпсихоре, не ездит в оперу.

Может быть, предстанет перед толпой опера-итальянка или пышная дочь музыкальной Франции? Или, растолкав всех, явится колдовка Леста, прикинувшаяся для соблазна днепровской русалкой? Тогда пронырливая немка потрафит своей безвкусицей всем вкусам, а квартальные собьются с ног, водворяя на площади порядок. И впрямь: не дают ли сегодня «Лесту»?

Но еще не зажжены фонари у театральных подъездов, и ничего нельзя прочесть на афишках, забитых мокрым снегом. Не горит и за сценой ни один огонек. Все тонет в предвечерней тишине, все спит в призрачном царстве твоем, театр! Короли и принцессы, синьоры и гранд-дамы покинули сверкающий замок, и вот он висит, покрытый пылью. А там, откуда взлетали к театральному небу воздушные красавицы, там зияет черный, холодный люк. Сама кудесница-рампа ослепла, притаясь в неверной, дрожащей тьме.

Все спит в волшебном царстве всесильного царя Вымысла. Только пробужденные тени тревожат обманчивую тишину. Среди дремлющих кулис незримо восстает индийское царство: тяжелой поступью выступают боевые слоны, и рушатся башни осажденного города. А прекрасная Нирена и храбрый Абиазар, ввергнутые в темницу, поют дуэт и свято хранят добродетель, которая непременно будет вознаграждена. Такова опера «Сила ненависти и любви». Но тщетно взывают в пустоте одинокие тени. Крылатый Эолус проносится из-за кулис, и тотчас колеблется индийское царство царя Софита, в прах обращаются боевые слоны, а прекрасная Нирена и храбрый Абиазар покорно уступают место новому видению. Господин Джузеппе Сартий, велеречивый музыкант императрицы Екатерины, вздымает невидимую руку, но и его громоподобная музыка тонет в затаившейся тишине.

Лишь театральные крысы громче скребутся в подполье. Преходяща, господин Сартий, и ваша слава!..

А на смену Сартию уже спешит другой маэстро Италии, Джиованни Паэзиелло, и ведет к ослепшей рампе цырюльника из Севильи. Бродячий брадобрей вскидывает незримую лютню и поет. Проворный цырюльник вернется в Рим, но, распевая серенады, хитрец никому не расскажет о том, что он родился на берегах Невы… Все спит в призрачном царстве твоем, театр.

Но чу! Неслыханные звуки раздаются в оркестре, и, взвиваясь, летит крылатая русская тройка, а к рампе выбегают с лихой песней ямщики. В сиянье театральных огней расцветает многоголосая березынька, соколом взвилась вековечная песня, спутница русских дорог…

Свершались те чудеса в забытой опере «Ямщики на подставе». А пришел с теми помыслами на театр сын канонира Тобольского полка и музыкальный болонский академик Евстигней Фомин.

Солдатский сын заставил петь инструменты в оркестре так, как складываются голоса и подголоски в русской песне. И в песнях вдруг ожило на театре премудрое песенное царство.

Но умер Евстигней Фомин. Секретарь театральной конторы вписал в расходную книгу: «Выдано на погребение двадцать пять рублей» – и бросил на свежие чернила щепоть песку. Почий в мире, беспокойная тень! Должно быть, далеко вперед глядел солдатский сын, если никто не оценил его дерзновенных замыслов. Русские оперисты сызнова скликали на театр песни, но сколько их ни собирали, не могли явить в звуках вольную артель вольных голосов. Предвиденное Евстигнеем Фоминым не раскрылось.

Есть в отечественных операх и святки, и посиделки, и гадания-причеты, но все еще медлит явиться на театр песня-Русь. И никто еще не решился слагать оперы про героев-россиян. Нет, мол, для них песенных голосов…

Когда прячутся на расписном плафоне полногрудые музы и только шорохи наполняют невидимый зал, тогда из-за дремлющих кулис тихо выходит Илья-богатырь и долго бродит, всеми забытый. Когда-то привел его на театр молодой сочинитель Иван Крылов: «Воюй, Илья, с чужеземной колдовкой!..» Осмотрелся на театре богатырь, видит: сидит на двенадцати дубах разбойный Соловей, стережет меч-кладенец. Добыл Илья богатырский меч и пошел было с песней в бранный путь. А песни прибрал для русского богатыря итальянский музыкант Катерино Кавос. Как повоевать с теми песнями чужеземную колдовку, как петь те незнаемые песни Илье?

Уже предстали в высокой трагедии герои-россияне и говорят с потомками древний новгородец Вадим, и Дмитрий Донской, и князь Пожарский, и гражданин Минин-Сухорук. Уже воин-поэт Кондратий Рылеев замышляет пламенные строки об Иване Сусанине:

Доколе же будешь медлить ты, музыка? Воспой славу россиян!..

Когда Иван Сусанин явился на театр, кто же на Руси, крещенной в огненной купели, в бурю, во грозу Двенадцатого года, всем сердцем не понял костромского пахаря, спасающего государство? Только песни Сусанину сложил все тот же неутомимый Катерино Альбертович Кавос.

Точный, как брегет [26], он никогда не опаздывает ни с какой музыкой и всегда первый является на репетицию, подавая пример празднолюбцам. Он первый отправляется вечером на спектакль. Театральные колымаги еще только выезжают за артистами, и медленно плетутся старые клячи, доживающие век на казенных овсах; еще нежится у домашнего очага самый ленивый скрипач с последнего пульта, а господин Кавос уже пробирается между кулис, вспугивая пробужденные тени. Ламповщики торопливо зажигают огни, а вслед за тем вспыхивают фонари у театральных подъездов и отбрасывают дрожащий свет на афишку:

«Генваря 2 дня 1820 года придворными актерами представлена будет отечественная опера «Иван Сусанин», слова князя Шаховского, музыка г-на Кавоса».