Алексей Новиков - Впереди идущие

Но хмуро принял эти условия Виссарион Григорьевич. Родилось у него тяжелое сомнение: отстраняя его от дольщины, не оберегает ли Некрасов свои будущие доходы?

Белинский спросил: может ли он рассчитывать на свое жалованье во время поездки за границу?

И опять будто обрадовался Некрасов: не только может рассчитывать в это время Виссарион Григорьевич на свое жалованье, но и на деньги сверх того, если потребуются его семье.

Смущение Некрасова так и не проходило. Он то умолкал, то начинал бойко говорить о том, как необходимо путешествие для здоровья Виссариона Григорьевича.

Белинский остался один. Что ни говори Некрасов, а ведь половина-то доходов от журнала лучше, чем третья часть. Вот и причина его необыкновенного смущения. Корысть одолела!

Некрасов – и корысть! Неужто может такое быть? И так Виссариону Григорьевичу стало горько и одиноко, такое он ощутил волнение, что не мог приняться за работу.

Спасибо, из спальни подал голос сын Владимир. Вон какой зычный голос! Улыбнулся счастливый отец и пошел к сыну.

Некрасов вернулся домой такой убитый, что перепугал Авдотью Яковлевну.

– Какая случилась беда? – только и могла спросить она.

– Не мог я сказать Белинскому, что нельзя связывать судьбу «Современника» с его наследниками в случае… его смерти. – Пусть поймет Авдотья Яковлевна, как пришлось ему вертеться и придумывать всякие благовидные предлоги, чтобы разубедить Белинского в желании стать совладельцем журнала. – Он сгорает изо дня в день. Воистину страшно на него смотреть. А случись недоброе, нам пришлось бы иметь дело с Марьей Васильевной. Ты понимаешь, что это означает для журнала? – И ужаснулся от новой мысли: – А если Виссарион Григорьевич заметил мое замешательство, будь оно трижды проклято!

Авдотья Яковлевна никак не могла его успокоить.

– Я все для него готов сделать и сделаю! – повторял Некрасов. – Но нельзя же рисковать судьбой «Современника»!

У Василия Петровича Боткина собрались друзья. На столе среди яств, приготовленных гостеприимным хозяином, оказалась на этот раз железная кружка с прорезью, какие употребляются обычно для сбора пожертвований. Василий Петрович рассказал о болезни Белинского и о необходимом ему лечении за границей. Пусть каждый внесет лепту на это святое дело.

Сбор пошел дружно. Кто не имел с собою денег, опускал в кружку записку с указанием жертвуемой суммы. В один вечер собрали две тысячи рублей. Василий Петрович Боткин был очень доволен. Кто, как не он, первый помог старому другу? Даром что сам Белинский впадает из одной крайности в другую.

Программная статья Белинского в «Современнике», в которой ополчился он против дурной привычки принимать за европеизм европейские формы и внешности, была расценена всеми западниками как новая ересь неистового Виссариона.

Правда, никто не решался на открытый разрыв с Белинским и не отказывался от участия в «Современнике». Но журнал Краевского, освободившийся от нетерпимости и односторонности Белинского, все больше привлекал сочувственное внимание и Боткина и Грановского. В Москве уже не было Герцена, который мог поддержать Белинского. Герцен отправился за границу, – тем свободнее было шуметь в Белокаменной либералам-западникам.

А Виссарион Белинский пользовался каждой возможностью, чтобы показать в «Современнике», что представляют собой европейские формы.

Наш век, утверждал Белинский, погрузился в приобретение, или, как ловко выражаются на Руси, в «благоприобретение». Он – торгаш, алтынник, спекулянт, разжившийся всеми неправдами откупщик; он смекнул, на чем стоит и чем держится общество, и ухватился за принцип собственности, впился в него и душой и телом.

Все это было сказано в рецензии Белинского о модных романистах Франции – Дюма и Сю. В мире собственности и спекуляции и Дюма и Сю стали фиглярами, торгашами, гаерами, потешающими толпу за деньги. Они трудятся не для искусства, а для своих житейских выгод. Корень всему злу – деньги. Здоровье, талант, литературная репутация – все приносится в жертву деньгам.

Статья Белинского возбудила новое негодование западников. Очень не понравилась она Боткину, свято уверовавшему в положительные начала европейской жизни. Василий Петрович чувствовал себя особенно неловко: в мартовском номере «Современника», где поместил свою рецензию Белинский, начали печататься и «Письма об Испании» самого Боткина.

Многое сделал Василий Петрович для поездки больного друга за границу. И он же, спасая свою репутацию, спешит отмежеваться от него и крепит связь с издателем «Отечественных записок».

«Скажу вам по секрету, – писал он Краевскому, – я считаю литературное поприще Белинского оконченным. Он сделал свое дело. Теперь нужно и больше такта и больше знания. Еще о русской литературе он может говорить (да и она у него, увы, сделалась рутиной), а чуть немного выходит из нее, из рук вон плохо».

Хорошо, что Белинский не узнает об этом предательском письме и, расходясь все больше с Боткиным в убеждениях, сохранит веру в старую дружбу.

Читатели «Современника» видели перед собой Виссариона Белинского, полного сил, откликающегося на самые важные вопросы жизни с присущей ему страстью, широтой и полнотой.

А в дом Белинского вошло неизбывное горе: умер – сгорел в несколько дней – сын Владимир.

Страшен был вид Белинского, молча стоявшего перед колыбелью. Только рыданья матери нарушали тишину, объявшую дом. Оленьку отправили с Аграфеной Васильевной к знакомым. Еще страшнее стала пустота.

Доктор Тильман прописывал успокоительные микстуры осиротевшей матери, а сам прислушивался к кашлю Белинского. Болезнь его сделала отчаянный рывок. Впрочем, это хорошо чувствовал и сам Виссарион Григорьевич. Но состояние Марьи Васильевны было таково, что об отъезде за границу нечего было и думать. Хорошо еще, что в апрельском номере «Современника» он мог напечатать несколько рецензий, написанных до семейной катастрофы. А дальше?

Один Некрасов несет все труды по журналу. Давно развеялись мелькнувшие было подозрения о его корысти. Сам Николай Алексеевич живет перебиваясь неведомо как. Все отдано им «Современнику», все заботы – будущему журнала.

Некрасов же принес неожиданное известие: критик «Отечественных записок» Валериан Майков просит работы в «Современнике».

– Пора, давно ему пора оставить коршуна Краевского! – Белинский оживился. – Ведь честный же он человек! Милости просим!

– Я так ему и сказал.

– Не щадил я Майкова в полемике с ним, зато надеюсь: если идет к нам, то отступился от своего космополитизма. Заблуждения же его предадим забвению. Кто в молодости не ошибался! Первый же из них я, многогрешный. – За многие дни Виссарион Григорьевич впервые улыбнулся.