Алексей Новиков - Впереди идущие

– Наши нововводители, либералы, развращают поколение молодых людей… Не верьте этим врагам отечества, которые унижают все русское. Что нам заимствовать у иностранцев? Разве русские в любви к богу, царю и отечеству отстали от гниющего и омраченного буйством Запада?

А рядом слышится елейно-плачущий и визгливый голос:

– Отечество гибнет! Литература гибнет! Святые основания истины и религии подкапываются.

Но картина была бы неполной, если бы не представить тех, кто вынужден на хозяев литературных лавчонок работать.

Страшно подумать об участи сотрудника некоей газеты, который написал водевиль о себе самом. Трудно только назвать водевилем эту человеческую трагедию. Главный персонаж водевиля живет на чердаке, обедает только по праздникам. Он долго боролся с нуждой, он пожертвовал ей всем, чем мог пожертвовать: временем, способностями, даже лучшими порывами и заветнейшими мечтами. Борьба с нищетой истощает вконец слабые силы журналиста.

– Слава богу, у меня чахотка! Недолго мне приведется скитаться по белу свету, – заключает печальную повесть о себе герой этого, вероятно единственного в мире, водевиля, содержание которого занес в свои записки Тихон Тросников.

Но вот будто первый луч света падает на темную жизнь толкучего литературного рынка.

«Было несколько человек, – свидетельствует герой некрасовского романа, – которые пытались поселить в публике настоящее понятие о значении литературы в жизни народа, свергнуть ложные авторитеты, низложить кумиры и основать здание новой литературы, литературы сознательной и благородной в своих стремлениях».

Тихон Тросников был уверен, что нет нужды называть имя Виссариона Белинского.

Некрасов обещал показать читателям текущий день русской словесности.

А роман все шире охватывал петербургскую жизнь. Но не часто читал автор из «Тихона Тросникова», потому что не было, казалось ему, ничего окончательно готового.

– Когда будет готовое, – не раз повторял Белинский, – обязательно устроим первое чтение у Панаевых. Решено и подписано!

Виссарион Григорьевич худел, кашлял. Его жег внутренний огонь. А сам работал так, будто обладал богатырскими силами.

Когда в «Отечественных записках» появились одна за другой две его статьи о Державине, то-то встрепенулась «Северная пчела»! Белинский посягает на славу России! На священные чувства всех патриотов! Ату его, Белинского!

А ему, Белинскому, опять ништо! Он отвечал шулерам от критики: больше, чем они, «патриоты», он чтит истинные заслуги Державина, обусловленные и ограниченные историческими условиями эпохи.

Но дело для Белинского было не только в Державине. Он приступил наконец к обзору сочинений Пушкина.

«Чем более думали мы о Пушкине, – значилось в первой из задуманных статей, – тем глубже прозревали в живую связь его с прошедшим и настоящим русской литературы и убеждались, что писать о Пушкине – значит писать о целой русской литературе: ибо как прежние писатели русские объясняют Пушкина, так Пушкин объясняет последовавших за ним писателей».

Конечно, Виссарион Белинский далек от самолюбивой мысли выполнить капитальный обзор всей русской литературы только своими скромными силами. Он хочет проложить дорогу другим там, где еще не протоптано и тропинки.

Труд, предпринятый Белинским, займет несколько лет. Его суждения о Пушкине станут не тропкой, а столбовой дорогой, с которой не сойдет русская мысль. Даже ошибки его станут благотворной почвой для познания истины.

«…Спешу обрадовать Вас приятным известием, что четвертого числа июня месяца, сего 1843 года, Вы будете иметь неизреченное счастие видеть мою особу в богоспасаемом селе Прямухине. В. Белинский».

Шуточное письмо адресовано, конечно, не Александре Александровне Бакуниной, а одному из ее братьев, с которым давно дружит Белинский.

Виссарион Григорьевич почти выздоровел. Ему легко дышится, не ломит грудь, а душа парит в эмпиреях. Он пьянеет от радости и, идучи по улице, готов объявить и знакомому и незнакомому: «Я еду… еду…»

Он едет в Москву, а по дороге окажется Прямухино. Конечно, он расположен к сумасшествию, но теперешнее его сумасшествие будет не то, что прежнее. В дорогу!..

Когда улыбнется счастье, тогда задается все! Даже коршун Краевский великодушно согласился на отлучку главного сотрудника, которого будет заменять Некрасов.

Укладывая нехитрый багаж, Белинский раскрыл только что вышедшую июньскую книжку «Отечественных записок». Перечитал еще раз заглавие: «Сочинения Александра Пушкина. Статья первая…» Начало есть! Положил журнал в дорожный саквояж.

На следующий день Виссарион Григорьевич покинул Петербург.

В открытые окна дилижанса залетает легкий ветерок и нашептывает нетерпеливому пассажиру: «Ждут не дождутся тебя в Прямухине!»

Стучат колеса: в Прямухино, в Прямухино!

В Торжке Белинский покинул дилижанс. Теперь до Прямухина рукой подать. Он бы по крайности и пешком дошел.

Незаметно пролетели версты. Лошади прибавили ходу. За поворотом показался раскидистый дом Бакуниных.

С террасы спускалась девушка в розовом платье с белым корсажем. Она заслонила рукой глаза от солнца, стараясь разглядеть, кто едет, потом вернулась на террасу – и на террасе произошло общее движение. Все бросились навстречу приезжему.

Здравствуй, многоголосая молодость, здравствуй, обитель гармонии и блаженства, где Виссарион Белинский любил так горестно и трудно!

Когда молодежь отправилась гулять по парку, Белинский замедлил шаги подле скамеек, укрытых цветущей сиренью: здесь он читал вслух только что написанную статью. Помнит ли это Александра Александровна?

Александра Бакунина, смеясь, потянула его за руку:

– Дальше, дальше! Иначе мы ничего не успеем показать вам до обеда!

Виссарион Григорьевич согласно склонил голову.

Он бывал в этом парке и летом и осенью. Ему всегда казалось, что прямухинский парк полон неземной красоты: такие благоухающие деревья, такие чистые ручьи могли быть только в раю.

Было время, когда Боткин, расставшись с Александрой Бакуниной, сказал Белинскому: «Ясно, что она меня не любила. Одна фантазия. Точно так же она могла бы вообразить, что любит тебя, если бы ты держался умнее».

Виссарион Белинский умнее не стал. А рядом идет Александра Бакунина! Правда, Александра Александровна шла не совсем рядом, а несколько поодаль, хотя и участвовала в общем разговоре. Впрочем, разговор был такой шумный, что далеко не каждое ее слово долетало до гостя.

Когда возвращались к дому, в аллее показалась еще одна молодая женщина… Силы небесные! Варвара Александровна, старшая из сестер Бакуниных, благоговеть перед которой его научил Николай Станкевич! Варвара Александровна снова на родине и снова с постылым мужем. Во имя долга? Или вернулась в тихую пристань после короткой освежительной бури?