Алексей Новиков - Впереди идущие

За обедом сошлись все обитатели дома. Нельзя сказать, чтобы сам хозяин, Александр Михайлович Бакунин, жаловал Белинского, как, впрочем, многого не одобрял он и в жизни собственного сына, ныне скитавшегося за границей.

Александр Михайлович оказывал за обедом явные знаки внимания мужу Варвары Александровны, недальнему соседу помещику Дьякову. Наконец-то восстановился этот союз, освященный богом! Разговор хозяина дома с Дьяковым шел о неотложных хозяйственных делах. Дьяков, желая блеснуть в застольной беседе, говорил о задуманных им в имении новшествах, от которых можно ждать неслыханных барышей.

– Какую же такую диковинную фабрику вы собираетесь поставить? – недоверчиво спрашивал старик Бакунин. – Вот поддался и я на новшества, можно сказать, в фабриканты записался, а кроме хлопот, ничего не имею. Плохо работают нерадивые людишки.

Виссарион Григорьевич так и замер с вилкой в руке: какая фабрика может быть в царстве гармонии и блаженства?

Варвара Александровна сидела рядом с мужем. Она заботливо следила за тем, чтобы его тарелка не была пуста, и старательно выбирала для него любимые кусочки. Господин Дьяков кушал с отменным аппетитом, бросая на жену благосклонные взгляды.

«Еще одна тверская помещица появилась на свете», – с тоской подумал Белинский.

Варвара Александровна поймала устремленный на нее взгляд и в ответ Белинскому улыбнулась спокойной улыбкой. Словно хотела сказать неистовому другу прежних лет: «Давно прошли они, годы чудачеств и любовных безумств».

«Хорошо, что нет на свете Станкевича», – вздохнул Виссарион Григорьевич.

Первый день, проведенный в Прямухине, шел к концу. Белинский ждал. Сколько бывало здесь задушевных бесед и споров, сколько мыслей и сердечных порывов изливалось, когда вечером в гостиной собиралась молодежь!

Так было и сегодня. Говорили о московских концертах и журнальных новинках, перебирали последние статьи самого Белинского и расспрашивали о Петербурге. Разговор перекинулся на новинки европейской литературы. Мелькали имена и названия книг.

– Кстати, – вспомнил Николай Бакунин, – мы прочли в «Отечественных записках» статьи Боткина о германской литературе. Досадно, что мы не знаем мнения о них нашего Мишеля. Просто не верится, до какой высоты поднялся многоуважаемый Василий Петрович. Вам, Виссарион Григорьевич, наверное, больше, чем нам, провинциалам, известно, чем живет ныне философ, обитающий на Маросейке? – в голосе Николая Александровича отчетливо прозвучала неприязнь.

Белинский и ждал вопроса о Боткине и не хотел его. Впрочем, в Прямухине издавна повелось, что сердечные тайны свободно обсуждались в кругу избранных друзей. Виссарион Григорьевич взглянул на Александру Александровну. Она не проявила никакого интереса к вопросу, который задал ее брат.

Белинский не собирался быть судьей се сердца, ему хотелось только подробнее определить характер Боткина.

– Ничего нельзя и не надо определять, – спокойно перебила его Александра Александровна. – Когда что-нибудь определяешь, самой становится гадко. Так говорит наш Мишель, а он редко ошибается.

Она не теряла уверенного спокойствия. И это было все-таки лучше, чем душевный холод Мишеля, на которого она ссылалась.

– Давайте петь хором, – предложила Александра Александровна. – Только чур, Виссарион Григорьевич, не сбивайте нас, как случалось в прежнее время.

Она имела в виду его отчаянные попытки петь, сбивавшие хор. Александра Александровна даже погрозила шутливо человеку, лишенному музыкального слуха.

Татьяна села за рояль. Прямухинские чары вернулись.

А потом – наконец-то! – когда все расходились из гостиной, Александра Александровна предложила Белинскому побродить по саду. Они долго шли молча, вдыхая ночную прохладу. Где-то между деревьев сонно лепетал ручей.

– Вы писали мне, – начал Белинский, – что научились ненавидеть то, чему прежде поклонялись.

– Ненавидеть? – переспросила Александра Александровна. – Это слишком сильное слово. Оно, должно быть, случайно слетело у меня с пера. Дело обстоит куда проще, Виссарион Григорьевич: жизнь сама разоблачает перед нами свои обманы.

– Вы правы в том смысле, что жизнь беспрестанно изменяется, только те и живут, кто так думает. Старое – бог с ним! Оно хорошо только тогда, когда становится причиной нового. А старое – прочь его! – с жаром повторил Виссарион Григорьевич и неожиданно признался: – Так, да, наверное, не всегда так! Вот я, например, до сих пор храню вашу расписку…

– Какую расписку? – удивилась Александра Александровна.

– Ту самую, которую вы выдали мне однажды, проиграв шесть миллионов рублей на китайском бильярде. – Он говорил о какой-то шуточной расписке, но голос его выдавал нешуточное волнение.

– Не помню никаких расписок, – отвечала, подумав, Александра Александровна. – Ну что же, может быть, теперь вы посадите меня, как неоплатную должницу, в тюрьму? – Слова ее тоже были шуткой, но после этого Александра Бакунина сказала совершенно серьезно: – Может быть, я и в самом деле была виновата перед вами в прошлые годы? Но стоит ли о прошлом говорить? Вот вы, неисправимый человек, опять говорите о чем-то новом в жизни. А если его нет и быть не может? – Она не могла заметить в ночном сумраке, как изменилось его лицо. – Новое? – еще раз повторила Александра Александровна. – А если жизнь наша похожа на тюрьму, из которой нет выхода и в которой не бывает никаких перемен? Живешь и ждешь: хоть бы пришел тюремщик да звоном ключей нарушил тишину. Счастливы вы, Виссарион Григорьевич, в своей страсти к обманчивым мечтаниям! – с чувством сказала Александра Александровна. – Когда я читала ваши недавние письма, мне так хотелось улыбаться милым воспоминаниям. Гордитесь: ваши прошлые речи не пропали даром. Ну, вернемся, однако, к жестокой действительности.

Они повернули к дому. Весь дом давно спал. Только заезжему гостю была суждена бессонница. Неужто сызнова все ему только померещилось? Неисправимый, неистовый, сумасшедший человек!

Случилось так, что на следующий день Белинскому приходилось больше быть в обществе Татьяны. Александра Александровна была занята беседой со старшей сестрой. Супруги Дьяковы собирались уезжать в свое имение.

Татьяна уводила гостя в дальние, любимые ею места. Прямухинские обитатели любили природу и умели ею наслаждаться. И, кажется, больше других истинной дочерью природы была Татьяна. Впрочем, на этот раз для уединенной прогулки с Белинским была у нее особая причина.

– Вы познакомились с Тургеневым, Виссарион Григорьевич? – спросила Татьяна. – Конечно, он рассказывал вам о нашей встрече?

– Он не скрыл от меня своего увлечения вами…