Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

— Ваше Высокопревосходительство, вот списки, по которым высланы деньги семьям офицеров. Здесь все почтовые квитанции. Каждый офицер лично может убедиться, сколько послано его семье.

— Ах, как это хорошо, — обрадовался генерал, — как вам будет благодарен генерал Алексеев, какой подарок добровольцам! Это поднимет дух армии. Ведь все мы люди.

Генерал поцеловал мне руку, за ним и все офицеры. Генерал просил полковника Дорофеева уведомить заинтересованных офицеров и вывесить список отосланных пособий на видном месте в штабе, чтобы каждый офицер мог проверить по почтовой росписке, сколько послано его семье.

— Вот, генерал, и ваши процентные бумаги.

— Неужели же привезли? — удивился Эрдели.

— А вот, — продолжала я, — все приказы, выпущенные в Москве за время большевиков.

— И это очень важно, — одобрил генерал.

Все письма из Москвы я передала тоже полковнику Дорофееву. Затем офицеры вышли из кабинета, осталась я с генералом и отдала ему пять паспортных книжек и толстую пачку бланков с печатями нашего комитета и даже несколько бланков совета депутатов. От генерала я прошла к ожидавшему меня Дорофееву. Я рассказала ему, что много наших солдат мы устроили в городской милиции, в домовой охране, и таким образом, в Москве имеется значительная вооруженная сила из наших солдат.

Генерал Эрдели вышел к генералу Алексееву с докладом о моей поездке, а нам для разговора предложил перейти в свой кабинет.

Дорофеев не переставал говорить об ужасном положении офицеров:

— Знаете, Марья Антоновна, офицеры приходят ко мне, прося одолжить хотя бы 50 копеек на папиросы, а у меня у самого ни копейки за душой. Сам бежал на Дон в чужом костюме, со ста рублями.

Думаю, нелегко было полковнику признаваться мне, двадцатилетней девушке, в этой нужде… Я уговорила его принять от меня тысячу рублей для себя лично; еще 4000 я передала ему для раздачи самым бедным офицерам.

— Пойдемте к Каледину, — предложил Дорофеев, — плохо с донцами, очень плохо, не хотят драться против большевиков. Вот идут бои под Ростовом: дерутся добровольцы, среди которых половина детей, кадет. Если бы не кубанцы, не знаю, что и вышло бы. Вы слыхали, что на Дон едут карательной экспедицией матросы? И с ними наверняка начнет переговоры войсковое правительство. А мы, добровольцы, в качестве гостей, никаких мер принять не можем. Существует здесь юнкерское училище. Почему бы не послать юнкеров под Ростов? Дрались бы вместе с нами против общего врага. А то вот вчера обратился генерал Алексеев к Каледину с просьбой выдать обмундировку для добровольцев. Что же вы думаете? Каледин ответил: «Не могу, у нас у самих в войске малый запас». Тут и Каледин не хозяин — войсковой Круг. Под Ростовом все время требуются пополнения. Люди есть, а послать не в чем. Пришел наконец приказ атамана — взять из юнкерского училища немного полушубков и гимнастерок. Так представьте себе: юнкера бурю подняли. Да, скверно, скверно, — повторял Дорофеев. — Как бы здесь не загубили лучших наших сил. Шныряют уже какие‑то темные личности, подстреливают из‑за угла офицеров. Убито несколько человек в Новочеркасске сзади, в затылок. А сами ничего не смеем без разрешения Каледина — ни обыска, ни ареста.

Простившись с Дорофеевым, я пошла к командиру Георгиевского полка, где меня ждали. В коридоре офицеры стали благодарить за письма, вещи и пособия, очень радовались орденам и револьверам. Подошел старый генерал, сказал, что у них из‑за меня сегодня праздник. Радуется и генерал Алексеев, что семьи офицерские обеспечены. С трудом прошла я в комнату Георгиевского полка к полковникам Святополк–Мирскому и Кириенко, Матвееву и другим.

Заглянул еще какой‑то полковник и рассказал, что объезжал караулы: люди замерзают в гимнастерках и рваных сапогах, необходимо послать сейчас же теплых вещей. Полковник Кириенко заявил, что исполнить это нет никакой возможности: одежды нет.

Рассказ взволновал меня. Я попросила пришедшего полковника обождать, обещая через полчаса привезти хоть немного вещей. Поехала в магазин и купила 10 теплых фуфаек, 20 пар шерстяных носков, 20 пар перчаток и 30 пар сапог. За все заплатила 3500 рублей. Вещи передала полковнику Матвееву и Козину, заведующему хозяйством полка, прося сейчас же все разослать в караулы. Больше купить я не могла, ничего другого не нашла в Новочеркасске. Пришел Андриенко, которого я послала к М. П. Богаевскому спросить, когда он меня примет. Андриенко принес записку: Богаевский ждал каждую минуту. Я тотчас поехала.

Меня всегда поражало очень грустное выражение лица у М. П. Богаевского, точно предчувствовал он свой трагический конец. Он повел к Каледину, принявшему меня очень ласково. Я доложила атаману подробно обо всем, о чем просил Н. Гучков. Когда я стала говорить об Оловянишникове, Каледин заметил: «Мерзавцы, денег дать не дадут, а только подведут Алексеева».

Я спросила атамана, почему казаки не хотят драться за свой же родной Дон? Он ответил, что слишком велика агитация большевиков, и денег у них много: уже успели разложить казачество. Теперь сами казаки большевиками стали, так чего же им и драться против большевиков!

Богаевский молчал как всегда, закрыв голову руками.

— Вот, слышали, — продолжал Каледин, — карательная экспедиция из матросов собирается в Новочеркасск? Придется с ними разговаривать.

— Зачем же разговаривать? — недоумевала я.

— Ничего не поделаешь, придется разговаривать. Слушая все это, страшно становилось за судьбу офицеров.

— Хорошо, — заметила я, — если карательная экспедиция потребует выдачи вождей Добровольческой армии, тогда, допустим, вы и ваше правительство не согласитесь с требованием, но если захотят того же сами казаки, тогда что сделаете?

Мне нужно было добиться прямого ответа Каледина. Он задумался:

— Это может произойти только в случае нашего окружения в Новочеркасске. Ежели так — придется либо драться до последнего, либо распустить добровольцев кого куда…

— Но тогда их вырежут всех, вместе или поодиночке, — возразила я.

— Что делать? Выхода нет, — вздохнул Каледин.

Из всего я поняла, что мало доверяли Каледин и Богаевский казакам. После некоторого молчания Каледин начал опять, обращаясь ко мне:

— Вы говорите, нельзя ли не разговаривать с «карательной экспедицией»? Вы разумеете: нельзя ли встретить их как следует, дать пороху понюхать? Я того же мнения. Лучший был бы разговор. Но кто на это решится? На донцов надежды плохи, а ваши офицеры не сорганизованы. Жаль Алексеева. Много еще горя суждено ему и горсточке окружающих его героев. Не верю, чтобы наши толстосумы поняли трагизм положения… Но что же я‑то могу! — с отчаянием закончил Каледин.