Сергей Скрипаль - Контингент (Книга 2, Шурави)

Помолчали. Закурили по новой сигарете. Славка внимательно слушал, пропустив свой автобус, по-ночному громко стукнувший дверями, с гудением отходящий от остановки.

- Берег он ее!.. Видимо, тоже к сердцу припала. Говорили, что из ревности чуть одного штабиста не пристрелил. Да ты вспомни, Сань, капитана Шаркова. Ну, помнишь, он еще все время по складам шнырял? Во! - удовлетворенно перевел дыхание рассказчик. - Его и хотел грохнуть, когда с рейда с полком вернулся. Тот хлюст возле секретки с букетом тюльпанов прохаживался. Потом... А, ты не знаешь! Тебя тогда ранили. Через месяц нападение на наш гарнизон было. Да мощное такое! Мы еле отбились. Первый и второй батальоны на Пандшер ушли, а мы только из рейда вернулись и отдыхали. Духи около часа ночи напали с той стороны, где склады ГСМ, помнишь? Кувыркались мы с ними до рассвета. Наломали они тогда дров! В шумихе, уходя, утянули они с собой Дульцева, пятерых офицеров и эту девчонку. Две недели мы их искали. Когда нашли в одном из кишлаков, в живых только командир и Маринка остались, - вздохнул говоривший. Терзали их, конечно, словами не передать. Дульцев потерял все, что могли отрезать. Девчонка тоже была еле живая, исполосована до синевы металлическим прутом, сигареты об ее тело гасили... А сколько духов ее насиловали!.. Да, еще на левой руке пальцы отрубили...

Полковника довезли живым в полк. Он на следующий день застрелился. Девчонку в госпиталь в Союз отправили. Больше ничего не знаю. Но мы после этого озверели и духам так... Эй, бача! Что с тобой?

Славка с помертвевшим белым лицом неловко, боком сползал на узкую скамейку. Его подхватили, поймали такси и отвезли домой. Мало ли. Перепил, может, человек...

Дома Славка отказался от чая, сказал, что сильно хочет спать. Жена присела рядом, с тревогой глядя в лицо мужа.

Чувствуя, что сердце отпускает, засыпая, Славка пробормотал:

- Ты тоже ложись. Все в порядке, бача.

- Да, да, я сейчас...

Марина прошла на кухню, неловко, беспалой рукой придерживая коробок спичек, подкурила сигарету и глубоко задумалась.

* стихи неизвестного автора

Глава 19. Афганский синдром

Я - афганец. Но не по национальности, а по принадлежности к той войне!

Меня отправило на войну мое правительство.

Тысячи, десятки тысяч раз я погибал. Мое тело рвало на части иностранное и советское оружие.

Миллионы раз мою жизнь спасали и руки врачей, и умные, доблестные, имеющие честь офицеры, перед которыми я преклоняю колени.

Миллионы раз равнодушные, продажные души посылали меня на верную смерть, хорошо зная об этом и беспокоясь только о своем благополучии и очередном повышении.

Я - афганец.

Меня благословляли. Меня проклинали.

Меня называли воин-интернационалист, ветеран войны, гордились мной.

Мне бросали :

- Оккупант, захватчик, убийца, - и я не знал, куда девать глаза от стыда и что сказать в ответ.

Меня забывали. И я страдал от ненужности своей, от незначительности жертвы, которую я принес.

А в жертву я приносил самое дорогое для меня - мою жизнь!

Я - афганец.

Сколько раз огнем обиды полыхало мое лицо, и кровь бросалась в голову, когда я слышал:

- Мы тебя туда не посылали!

Посылали!

Посылали прямым приказом и молчаливым согласием. Ты - чин самого высокого ранга, понимающий позор и несправедливость афганской войны, ты - чиновник низкой ступени, опасавшийся потерять партбилет и сытную кормушку, вы остальные, спрятавшие словно страус голову в песок, в душе своей говорящие:

- Слава Богу, не меня, не моего...

Твоего!

Я - афганец. Я не простил!

Я не простил за свои глаза, вырванные взрывом мин, вырезанные кинжалом, выбитые камнями позора и унижения.

Я не простил за свои внутренности, вывалившиеся в пыль из разодранного живота и затоптанные в чужую землю вашими ногами.

Я не простил за бесстыдно распахнутый пах. Врезанный, пузырящийся кипучей кровью.

Я не простил за доведение меня до бессилия человеческого, солдатского, мужского.

Мне дали понять, что слушать меня не хотят, велят мне умолкнуть. И я замолчал на многие годы. И вот заполыхала Чечня.

И я не могу молчать.

Опять убивают в мирное время. Таких же солдат и офицеров, каким был и я.

Я - афганец.

Мальчишка. Школьная скамья не успела остыть после меня, когда я ходил уже по колено в своей и чужой крови, уже дрался в позорной войне, уже подыхал от страшного солнца, привязанный веревками к столбу в центре чужого кишлака, уже замерзал на жутких скалах Гиндукуша, уже тихо умирал на ржавой койке медсанбата...

Что я успевал узнать о жизни? Школьные годы. Первую любовь. Ужас пыток. Тяжесть испытаний. Кошмар убийства. Ожог пощечины, полученной от тебя, мой народ. И черный бархат последнего поцелуя - смерти.

Я - афганец.

Я - офицер-профессионал, выбравший войну своим ремеслом, знавший, что это на всю жизнь, понимающий, в отличие от солдат, на что иду, успевший познать счастье своей семьи, оставивший на земле своих детей. Моя душа разрывалась на части между жалостью к солдатам и чувством долга, присягой в верности тебе, мой народ, между честью офицера и бесчестьем оккупанта.

Это мне кричали, отдавая приказ, уничтожить вместе с чужими своих:

- Подберите сопли, майор, и выполняйте приказ! Это война. К черту сантименты.

И я выполнял приказ.

Я - афганец.

Мою душу изорвали страшные картины войны. Моему мозгу не дают покоя воспоминания о погибших, замученных пытками моих товарищей, об издевательствах со стороны старослужащих, об искалеченных хороших ребятах. Я сходил с ума от невыносимых тягот, выпавших на мою долю, моих друзей, моих солдат, моего народа. Моя психика не выдерживала напряжения противоречий, и я становился равнодушным, жестоким садистом и убийцей, выполнявшим любой приказ не раздумывая. В мой сон долгие годы, еженочно, приходят тельце девчонки, изломанное пулями моего автомата, раздавленное тело старика, расплющенное гусеницами моего танка, разорванный труп мальчишки, оказавшегося там, где упал снаряд моего миномета...

Моя душа преображалась, и я, на всю жизнь поняв, насколько уязвим и беззащитен человек, навсегда отказался от насилия и оружия.

От сумасшествия меня лечили. Я проходил курс реабилитации и слышал за своей спиной:

- Он - афганец. Они все того...

И, обернувшись на опасливый шепоток, я видел, как ты, мой народ, крутил пальцем у виска.

Я - афганец.

Мои навыки использовали бессовестным образом и уголовный мир, и государство. И убийство на сегодня - самая обычная, привычная для всех вещь. Потому, что к гибели привыкли, когда горел Афган.

Только одна ты, мама, тихо плакала от бессилия, когда меня призывали на войну, и рвала на себе одежды от черного горя, узнав, что меня больше нет.