Алексей Щербаков - Петр Столыпин. Революция сверху

«При навязываемых темпах землеустройства и отсутствии должного агрономического обеспечения процесс разверстания земель протекал неудовлетворительно. Не соблюдалась необходимая конфигурация отводимых участков. Широко были распространены случаи, когда укрепление земель происходило без всякого разбора и вызова сторон. В итоге, крестьяне часто не имели представления о границах своих земель, из-за чего возникали конфликты, длившиеся иногда годами».

(С. Н. Третьяков)

Чем это отличается от коллективизации? Последняя преследовала полностью противоположные цели, но методы абсолютно те же. А ведь что бы там не врали сегодня, большинство крестьян коллективизацию поддерживали. В отличие от столыпинской реформы.

А почему крестьяне были против?

Один из основоположников современной западной социологии Питирим Сорокин, формулируя отличие реформы от революции, на первое место поставил следующий признак: реформа должна соответствовать «базовым инстинктам», менталитету данного народа, его представлениям о добре и зле. Если реформа не соответствует данному условию, она обречена и мирный выход из кризиса маловероятен.

(В. Логинов)

Среди неудач реформы в первую очередь бросаются в глаза «перегибы». Их было более чем достаточно. Чем дальше шла реформа, тем было веселее. Начался уже полный беспредел.

В 1908 году МВД разослало губернаторам циркуляр, в котором разрешалось производить принудительные выделы постоянно, а каждый такой выдел означал передвижку всех крестьянских полос. Циркуляр МВД подчеркивал: «Осуществимость обязательных выделов помимо согласия обществ несомненно сделает последние более уступчивыми».

Что это означало? Да то, что землю стали делить тогда, когда левая нога начальства захочет. Это породило на деревне, во-первых, полный хаос в землепользовании, а во-вторых, неуверенность в завтрашнем дне.

На местах же инициативу восприняли… Как всегда воспринимают в таких случаях директивы начальства. Так уфимский губернатор уведомил своих подчиненных, что «оценка их служебной деятельности, по распоряжению господина министра внутренних дел, будет производиться исключительно в зависимости от хода высочайшего указа от 9 ноября 1906 года».

То есть чтобы быть на хорошем счету, чиновнику требовалось представить радующий глаз начальства «процент охвата» реформой. А как ты этого добился, никого не волнует.

Можно представить, что тут началось. Веками представители властей объяснялись с крестьянами исключительно с помощью командного мата и стучания кулаком по столу, а иногда и по зубам. Действовать иначе просто не умели.

«С 1908 года переделы стали постоянными, ибо по новому закону их производили по требованию даже одного общинника, пожелавшего выделить надел или уехать за Урал. А такой передел означал передвижку всех крестьянских земель. Вот почему 3/4 тех, кто пожелал выйти из общины, не получили согласия сельских сходов. Но между губернаторами шло открытое соревнование за процент “выделившихся”, и они принуждали крестьян силой. И это касалось уже не тысяч, а миллионов…

…

Министр Кривошеин не выдержал: местные власти, выговаривал он губернаторам, составляют чрезмерные и невыполнимые планы землеустройства, тогда как “население не прониклось еще сознанием необходимости землеустроительной меры”. А чиновник, отвечавший за реформу в Уманском уезде, оправдывался: ну, выгонял силой на отруба, подавлял недовольных, чуть до смертоубийства не дошло, но “ведь до сего времени считалось нормальным, если при помощи дреколья одна часть общества одерживает верх над другою”».

(В. Логинов)

Но главная причина недовольства крестьян была не в «перегибах». Крестьяне в большинстве реформу не приняли. В самом деле. Часть земли из общины уходила навсегда. А по какому праву? Потому что так решило начальство.

К тому же мужики из общины выходить решительно не желали. Вот что писали крестьяне во II Думу:

«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам…

Мы признаем землю Божьей, которой должен пользоваться тот, кто ее работает; оградите переход земли в одни руки, ибо будет то же, что и теперь, – ловкие люди будут скупать для притеснения трудового крестьянства…

У нас у всех в памяти кутузки, продажа скота, заушение со стороны властей, слезы жен и детей, которые оплакивали трудами откормленную скотину и продавали с торгов кулаку за недоимки; мы знаем, что землей владеют только тысячи, а безземельных миллионы, а поэтому право и желание должно быть по закону на стороне большинства».

«В воспоминаниях земского начальника из Вологодской губ.

В. Поливанова описан такой случай. В страду в деревню приехали землеустроители, созвали сход и объявили, что велено делиться на хутора. Сход посовещался и отказался. Начальник пообещал ссуду, потом угрожал арестовать “бунтовщиков”, потом пригрозил прислать на постой солдат. Крестьяне твердили: “Как старики жили, так и мы будем жить, а на хутора не согласны”. Тогда начальник пошел пить чай, а крестьянам велел сесть на землю и ждать. Вышел поздно вечером. “Ну как, согласны?” Сход ответил: “Все согласны. На хутора так на хутора, на осину так на осину, только чтобы всем, значит, вместе”. Поливанов пишет, что ему удалось дойти до губернатора и отложить реформу деревни Лопатихи».

(С. Кара – Мурза)

Дальше – больше. Начались бунты, направленные как раз против реформы. Снова полилась кровь. Так 15 мая 1910 года при подавлении восстания в уезде Тамбовской губернии полиция использовала огнестрельное оружие. Было убито шестеро крестьян.

А что Столыпин хотел? Это на государственном уровне можно рассуждать – дескать, пусть большинство разорится или вовсе подохнет с голоду. А вы это крестьянам объясните… И ведь мужички хорошо знали того, кто станет крепким хозяином. Это тот самый кулак-мироед.

Митрополит Вениамин (Федченков), будучи сам родом из крестьянской семьи, а потом долгое время работавший сельским священником, так отзывался о Столыпине уже после революции:

«Ему приписывалась некоторыми будто бы гениальная спасительная идея земледельческой системы, так называемого “хуторского“ хозяйства; это, по его мнению, должно было укрепить собственнические чувства у крестьян-хуторян и пресечь таким образом революционное брожение… Не знаю, верно ли я сформулировал его идею. Тогда я жил в селе и отчетливо видел, что народ – против нее. И причина была простая. Из существующей площади – даже если бы отнять все другие земли: удельные, помещичьи, церковные и монастырские – нельзя было наделить все миллионы крестьян восьмидесятидесятинными хуторами, да и за них нужно было бы выплачивать. Значит, из более зажиточных мужиков выделилась бы маленькая группочка новых “владельцев“, а массы остались бы по-прежнему малоземельными. В душах же народа лишь увеличилось бы чувство вражды к привилегиям “новых богачей“… Хутора в народе проваливались. В нашей округе едва нашлось три-четыре семьи, выселившиеся на хутора. Дело замерло, оно было искусственное и ненормальное».