Алексей Щербаков - Петр Столыпин. Революция сверху

Вывод простой – реформа полностью себя исчерпала за три первых года. Все, кто хотел стать собственниками, – ими стали. Дальше шло уже «дожигание». Или откровенные аферы, о чем речь пойдет ниже.

Второе. Куда интереснее существенное расхождение числа «хотевших» и «получивших». Как видим, вторых существенно меньше – особенно на максимуме процесса. Подчеркну – требование «закрепления земли в собственность» означает не голословное заявление на сельском сходе и даже не поданная в соответствующее учреждение бумажка. Это вполне официальное действие, за которым следовала разверстка земли. Собственно, именно факты разверстки и регистрировались.

Выходит, что многие желали закрепить собственность, сделали первый шаг, но собственниками так и не стали. С чего бы это?

Крестьяне им помешать не могли. Некоторые авторы что-то невнятно говорят насчет того, что потенциальных хуторян запугивали соседи. Но никто не может привести никаких данных. Для сравнения – о противодействии коллективизации прекрасно известно из сводок ГПУ – где что подожгли и скольких убили. Имеются и соответствующие судебные решения. В случае столыпинских реформ таких данных нет. А ведь в 1908 году разрыв между «желавшими» и «ставшими» составил 260 тысяч домохозяйств. То есть – 30 %!

О противодействии властей и говорить смешно, они всячески подталкивали людей на выход. Так в чем дело?

«В некоторых районах закрепление земли в собственность не означало разрыва крестьян с общиной, поскольку не все крестьяне выходили на хутора и отруба. Многие оставались в общине, опасаясь, что вне ее, вне общинного пользования пастбищами, водопоями, школой, дорогами и т. п., им будет еще труднее».

(А. Шлыкова)

Тоже как-то невнятно.

На самом-то деле главная причина совсем не этом. В том, что «хотели выйти на хутор и не вышли», решающую роль играла крестьянская хитрость. Крестьянин заявлял о намерении получить отруб – то есть объединить свои земли в один кусок. И объединял. Причем на выгодных условиях, да еще при покровительстве начальства. Вместо «полосок» он получал нормальный земельный участок. А выходить из общины не спешил. То есть самые хитрые мужики использовали реформу в своих целях, они попросту «развели» власти. Они с успехом обходили все указанные выше проблемы земельных переделов. Причем самые зажиточные как раз предпочитали оставаться в общине.

Всего же в личную собственность перешло 15,9 миллиона десятин земли.

1101,8 домохозяйств с площадью в 4 миллиона десятин свою землю продали. Это составило 9 % всех крестьянских дворов и 2,8 % надельных земель. То есть нельзя сказать о том, что это очень уж сильно повлияло на рынок земли. Прорыва не случилось.

«Таким образом, из общины уходили прежде всего представители полярных слоев деревни – полностью или в значительной мере пролетаризированные ее слои, стремившиеся продать надел, и наиболее состоятельные крестьяне, ведущие предпринимательское хозяйство. Этим было обусловлено то, что самая высокая доля дворов, вышедших из общины, была в районах с наибольшим развитием капитализма в крестьянском хозяйстве. Это губернии – Таврическая (63,6 %), Екатеринославская (54,1 %), Самарская (49,4 %), Киевская (48,6 %), Курская (43,8 %). Наименьшее число дворов вышло из общины в Пермской (4 %), Вятской (4,9 %), Астраханской (5,3 %), Вологодской (6,5 %) губерниях, т. е. на окраинах Европейской России, где помещичье землевладение и хозяйство играли незначительную роль, а обеспеченность крестьян надельной землей была самой высокой сравнительно с другими районами. Обращает на себя внимание и тот факт, что доля вышедших из общины в нечерноземной полосе (13,8 %) была вдвое ниже, чем в черноземной (27,7 %). Исключением была Московская губерния (31,2 %)».

(И. Ковальченко)

А как обстояло дело с хуторами? Тоже не слишком здорово.

«В 1907–1915 гг. на надельных землях крестьян было создано 1265 тыс. хуторов и отрубов (10,3 %) от общего числа всех крестьянских хозяйств), под которыми было занято 12 232 тыс. дес. земли (8,8 %) всех крестьянских земель). Всего же с учетом хуторов и отрубов, созданных на землях Крестьянского банка и казны, участковым землевладением было охвачено 15,4 млн. дес. земли, что составляет 11 % от общей площади надельных земель. Очевидно, при таком низком удельном весе индивидуальное участковое хозяйство не могло оказать существенного воздействия на общее развитие сельскохозяйственного производства страны. Важным является и то обстоятельство, что почти половина участкового землевладения (7 млн. дес. из 15,4 млн. дес.) было сконцентрировано всего в семи южных и юго-восточных губерниях (Таврическая, Херсонская, Екатеринославская, Харьковская, Саратовская, Самарская, Ставропольская губернии), на которые приходилось менее 10 % всех надельных земель. По отношению к ним участковое землевладение составляло здесь примерно треть. Именно здесь, в районах Степного юга и юго-востока Европейской России, личное участковое землевладение и землепользование могло в наибольшей мере воздействовать на ход буржуазной аграрной эволюции».

(И. Ковальченко)

А результат? С ним не очень все хорошо.

«За 1907–1915 гг. землеустроители провели работу на 20,2 млн десятин надельных земель. Но лишь немногим более половины этих земель были единоличными (на 1 января 1915 г. – 10,3 млн десятин из 16,8 млн); остальные приходились на различные виды группового землеустройства (выдел земли целым селениям, уничтожение чересполосицы и т. д.). Из 6,2 млн человек, подавших ходатайства о землеустроительных работах, лишь 2,4 млн домохозяев получили утвержденные землеустроительные проекты. Из всех землеустроенных хозяйств действительно единоличных было 1265 тыс., т. е. 10,3 % всех хозяйств, с 12,2 млн десятин, что составляло 8,8 % всей надельной земли. Столыпинское землеустройство, перетасовав надельные земли, не изменило земельного строя, он остался прежним – приноровленным к кабале и отработкам, а не к новейшей агрокультуре, о чем разглагольствовали сторонники указа 9 ноября».

(А. Аврех)

Но на самом деле все было гораздо хуже. Апологеты реформы подразумевают «по умолчанию», что все выделившиеся крестьяне стали бурно процветать. А это совсем не так.

«Реформа приняла принципиально иное направление, нежели это задумывалось ее творцами. Не выделение “сильных и трезвых”, не создание слоя “крепких хозяев”, которые могли бы стать опорой режима, а исход из общины прежде всего “пьяных и слабых”. Из 15 млн крестьянских дворов из общины выпито 26 %) хозяев, т. е. четверть. Но принадлежало им лишь 16 % надельной земли. 40 % выделенной земли сразу продали, и это четверть всей земли, перешедшей в личное владение. По данным Карелина, 2,5 млн хозяев лишь формально вышли из общины, т. е. укрепили свои наделы, но в составе общинных земель».