Геннадий Аксенов - Вернадский

Никакого противоречия на самом деле нет. Единство и постоянство живого не отменяют перемен. Но важны не формы живого, а его связь с геологической средой. Развитие жизни свидетельствует нам не столько о смене форм организмов, сколько о глубинном процессе обращения атомов в биосфере. Те виды, которые мы называем хорошо приспособленными к окружающей среде и выжившими в процессе эволюции, — не случайны. Они выжили, потому что оказались полезными для увеличения оборота атомов в биосфере. Вымерли же, были случайными пробами те, которые этому не способствовали. Птицы, например, резко увеличивали оборот фосфора в биосфере, ну а человек «взвихрил» множество циклов химических элементов.

В рамках биологии, которая узко понимает эволюцию, невозможно понять, почему одни виды неизменны на протяжении миллиардов лет — бактерии или простейшие, другие появились и исчезли, а третьи появились и не исчезли. В широких рамках эволюции биосферы проливается свет на темные века инстинктивной жизни. Если представлять ее связь со средой, с атомами, то случайностей нет. Появляются закономерности в единстве сохранения (неизменных функций живого вещества в биосфере) и изменения (внутренняя дифференциация функций) организмов.

В этой статье Вернадский впервые сформулировал биогеохимические принципы: I) биогенная миграция химических элементов в биосфере стремится к максимальному своему проявлению ; II) эволюция видов, приводящая к созданию форм жизни, устойчивых в биосфере, должна идти в направлении, увеличивающем проявление биогенной миграции в биосфере 17.

Нельзя, конечно, сказать, что столь непривычные взгляды оказались сразу принятыми и понятыми. И если понятие о биосфере в какой-то мере принималось в ученой среде, то представление о живом веществе и его вечности осталось для специалистов за семью печатями. Оно, конечно, лучше воспринималось бы в философской среде, где идеи единства природы вполне естественны. Но как раз к моменту выхода «Биосферы» в стране насильственно прекращалась философская разноголосица, всегда служившая для восприятия и осмысления новых научных идей.

Немного лучше обстояло дело во французской, в русской эмигрантской литературе. В Париже вышли две натурфилософские книжки В. Н. Ильина, которые подвергли сомнению общераспространенные трюизмы о происхождении жизни на Земле. При этом Ильин ссылается на Вернадского, опровергающего традиционные догмы. В книге «Шесть дней творения» Ильин предупреждает против традиционного сомнамбулического повторения в каждом школьном учебнике библейского порядка происхождения Земли и живого мира с человеком. Наука не замечает, как бездумно воспроизводит историю творения, изложенную на первых страницах Священного Писания, и подгоняет под нее свои выводы (о чем предупреждал Вернадский в своей «Вечности»: архетип начала всего сущего — коварен и могуществен). На самом деле строгая наука, к которой принадлежит и «Биосфера», не дает понятия о «концах и началах». А библейскую историю, говорит Ильин, надо воспринимать не как ответ, но как вопрос об устройстве Вселенной.

Но все же труды выходили, правда, не по «крымскому сценарию», не в англоязычной среде, к тому времени ушедшей вперед от побежденных немцев и русских. Неизвестны англичанам были книги Вернадского, которые печатались совсем уж на окраине цивилизации — в России.

В результате пришлось удовлетворяться не большим Международным институтом живого вещества, а скромной лабораторией.

Из сформированного в 1926 году небольшого Отдела живого вещества при КЕПС в следующем он образовал самостоятельную Биогеохимическую лабораторию. По моде того времени к сокращениям она вскоре стала называться БИОГЕЛ. Первоначально в ней состояло десять человек, работавших по двум направлениям: отдел химических и специальных методов исследования и отдел геохимической энергии живого вещества. Заместителем своим он назначил А. П. Виноградова.

Официально лаборатория была открыта 1 октября 1928 года, но еще летом с шестью будущими сотрудниками Вернадский совершил экскурсию для сбора образцов флоры. Он выбрал для путешествия те заповедные места, где провел такие счастливые дни летом 1919 года, — район Старосельской биостанции на Днепре.

В июне — июле 1928 года они с Наталией Егоровной отдыхают в Ессентуках, потом вместе с Ольденбургами еще десять дней — в Кисловодске. Оттуда Вернадский уехал в Киев на соединение со своими сотрудниками, прибывавшими из Ленинграда во главе с Виноградовым. 21 августа сообщает Наталии Егоровне: «Я только что вернулся из поездки более чем за 60 верст от Киева с большими приключениями — моторная лодка не могла идти на обратном пути — мотор испортился — и мы приехали на пароходе, который запоздал на несколько часов. Попадали под дождь и грозу, пришлось ночевать с минимальными удобствами, частью на сене на полу в лесничестве, частью в палатке. Три дня, проведенные на воде и в лесу, обветрили меня, и я загорел за это время больше, чем за все лето. <���…> В общем, работа налажена, и я надеюсь, что мы получим точные результаты и дело станет на прочную почву» 18. Результат заключался в сборе для будущих анализов водной, лесной и полевой растительности, которая, конечно, в этих местах несравненно богаче окрестностей Ленинграда.

Затем он поехал в гости к Василенко на его дачу в Боярки, и снова в Староселье на два дня. И в письме Наталии Егоровне, и в дневниках он оставил подробную запись об этой поездке. Тяжелые и очень грустные мысли она у него вызвала. Он увидел воочию пагубное воздействие неправильного социального строя на природу.

Те леса, где они гуляли когда-то с Ниночкой и Кушакевичем и которые на них произвели, как он писал жене, чарующее впечатление , которые поражали мощью и напором жизни, почти исчезли. Вырублены могучие деревья и по правилам, и без правил. Молодой лес на вырубках частично принялся, а частью нет. Вырубался лес и крестьянами — признак повального воровства, распространившегося после революции уже неудержимо. Короче говоря, картина — как после разгрома. Лес уничтожен на 100–150 лет вперед, задолго до его спелости.

Его поразило огромное количество охотников, рыбаков, без всяких правил истребляющих дичь и рыбу. Днепр еще не оправился от варварского истребления рыбы бомбами в Гражданскую войну, как на него обрушилось новое нашествие. В дневнике он формулирует итоги:

«В такие эпохи истребления, разрушения было складывающегося заботливого ведения хозяйства и при направлении государственного творчества на перевод coûte que coûte (любой ценой. — Г. А.) всего, что возможно, в валюту (идущую в первую голову идейно — на мировую революцию, реально и на веселую жизнь господствующей группы), основы национального богатства должны быть затронуты, и это отражается на столь же быстром и разрушительном изменении природы, как разрушается и меняется социальный строй живущего в этой природе социального механизма» 19.