Геннадий Аксенов - Вернадский

Дневник 3 июля: «Вчера грустный для меня разговор с Аней. Она в христианстве взяла за основу “монашеский обет” — со всеми последствиями сохранения девственности. <���…> Те грубые половые представления — как непорочное зачатие Христа — являются основными данностями христианства. <���…>

Несомненным мне представляется, что в этой форме этики и религии, которая может охватывать сознательно строящих свое жизненное поведение, половой процесс не может быть отрицаем, так как — при эволюции живого — принцип Дана — т. е. направленности эволюционного процесса и сам процесс не может существовать для человека без полового процесса. Поэтому я в основу этики кладу только его как нормальное положительное благо , с которым нельзя бороться, а надо дать ему возможность проявления, как исполнения своего обязательства перед потомством , перед будущим. <���…> Исторически опыт поколений в монашестве — как группы населения, где “разврат” дает больший процент, чем в среднем быту. <���…>

Мне представляется обет безбрачия (борьбы с нормальным половым влечением) идущим против естественного процесса — разложением, а не подвигом. Исторически среди монахов были величайшие люди, но единицы не могут приниматься в расчет для этики “естественной”, единой» 4.

Оба остались верны своим убеждениям. Он с молодых лет считал, что человек должен быть развит гармонично. Все зависит от высоты развития личности. Уже в рассуждениях о самиз-датовской толстовской «Крейцеровой сонате» писал, что не смотрит на тело как зверя с дурными инстинктами. И как историк он знал, что христианство создало моногамный брак, в котором молодые люди должны сживаться, используя лучшие стороны духа, души и тела. Наука показывает, что извращение добрачных отношений и брака в ханжеской морали, в запретах дало огромное количество болезней — физических и психических. Он опередил в этих взглядах свое время, как и в науке, ровно на 100 лет.

Анна Дмитриевна тоже действовала в соответствии со своими убеждениями, что он всегда уважал. Но полагал, что она погубила свою жизнь.

К этой теме до конца дней жизни Вернадского они не возвращались [17] А. Д. Шаховская до конца своих дней, а умерла она в 1959 году в возрасте семидесяти лет, сохраняла верность В. И. Вернадскому. Он писал «Химическое строение биосферы Земли» в Боровом вдали от библиотек, поэтому огромная работа над ссылками, справочным аппаратом, сверка фактических данных легли на нее. Она успела подготовить книгу к печати, и та вышла в 1965 году, явившись памятником и ей. Кроме этого, она подготовила к сдаче в архив Академии наук колоссальный личный архив ученого. По ее инициативе был создан замечательный Кабинет-музей В. И. Вернадского в институте его имени, она стала его первым хранителем. Здесь в конце 1950-х — начале 1960-х годов собирался узкий круг последователей и почитателей Вернадского, начались исследование и обработка его наследия. Своей подвижнической деятельностью Анна Дмитриевна передала свою любовь к Вернадскому другим, прежде всего Валентине Сергеевне Неаполитанской. .

Уже с начала лета Вернадский стал забрасывать академическое начальство требованиями возвращения в Москву, а пока жизнь проходила в том же порядке труда и отдыха.

Второго августа Анна Дмитриевна пишет Личкову: «Ведь Вам, верно, хочется знать, как он справляется со своим горем, со своим одиночеством? А также и с возрастом, который все же уносит силы, ослабляет память, уменьшает энергию в работе. Вот и хочется Вам написать обо всем этом.

По отношению к нам, его окружающим, Владимир Иванович очень трогателен и внимателен. Он так благодарит за каждую мелочь, с такой тревогой относится к нашим болезням и недомоганиям, входит во все, что прямо поражаешься его душевной мягкости, которая раньше, казалось, была глубоко спрятана и изливалась, может быть, только на Наталию Егоровну. И несмотря на то, что ему, конечно, очень без нее тоскливо, бывают минуты, когда он с сияющими глазами говорит о чем-нибудь.

От жизни он не отходит и чувствует себя еще вполне живым. Но в работе иногда память изменяет, и в собственном тексте он иногда запутывается, чему очень способствует то, что он ведь слушает, а сам не читает, и потому вставки, ход мысли, изложения он воспринимает в несколько ослабленном виде» 5.

Дочери Вернадский писал, что теряет зрение и слух и молодой остается только голова. На что Нина Владимировна, как врач, утешала отца. Его близорукость не патология, а особое свойство «внутреннего зрения». Потери компенсируются особой способностью видеть потаенную суть вещей. Недаром иногда люди с плохим зрением так умеют уходить в себя, живут сокровенным размышлением.

В июле, перед отъездом он совершил еще один неординарный поступок: послал Сталину и в газету «Правда» статью «Несколько слов о ноосфере».

Возможно, импульс, вызвавший статью, — события вокруг его восьмидесятилетия. Написав в благодарственной телеграмме вождю о ноосфере, он решил кратко выразить ее суть для широкой публики, во-первых, а во-вторых, как бы поддержать по-своему соотечественников в тяжких испытаниях войны. Победа над фашизмом, которая неизбежна, должна привести, как он считал, к большей свободе, к большей жизненной сознательности. Человеческая история развития разума совпадает с геологической, не противоречит ей. И она требует, чтобы в оболочку разума входила свобода мысли — прежде всего научная и демократия, весьма несовершенное, но лучшее из всех возможных устройств государства.

Вот что он писал в сопровождении статьи: «Боровое, 27 июля 1943 года. Дорогой Иосиф Виссарионович! Посылаю Вам текст моей статьи, которую я послал в редакцию “Правды” одновременно с этим и которую было бы полезно поместить в газете ввиду того, что я указываю на природный стихийный процесс, который обеспечивает нашу коренную победу в этой мировой войне.

В телеграмме, которую я послал Вам, передав в пользу Красной Армии половину премии Вашего имени, мною полученной, я указываю на значение ноосферы. С глубоким уважением и преданностью

В. Вернадский.

Посылаю Вам статью, так как не знаю, будет ли она опубликована» 6.

Конечно, ответа он не получил и в «Правде» статью не увидел.

В обратный путь тронулись 24 августа 1943 года. Ему, когда-то пешком исходившему всю страну, очень интересно увидеть ее теперь хотя бы из поезда. Он не отходит от окна.

Проехали великие степи, потом через Урал, который так хорошо знал. Отмечает новое: всюду двухколейную железнодорожную магистраль и обилие заводов. Но вот поезд пересек Волгу у Сызрани, и приблизилось особенно волнующее место: Вернадовка. Станция не изменилась за последние 30 лет. На месте сгоревшего в революцию (одновременно с его домом и библиотекой) вокзального здания построили такое же, все того же неопределенного рыжего цвета.