Франсуа Керсоди - Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха

Так и было. Военный судья Фрейхер фон Хаммерштейн тоже вспоминал, что «фюрер протестовал против мягких обвинительных приговоров, выносимых трибуналами люфтваффе, и говорил при этом: “Я хочу, чтобы в люфтваффе стали наконец выносить смертные приговоры!” После этого Геринг начал звонить мне ежедневно и спрашивать: “Где же смертные приговоры?”». В очередной раз в душе Германа Геринга рабская покорность взяла верх…

В течение следующего месяца, когда рейхсмаршал все еще болел, шли ожесточенные бои на всех четырех решающих направлениях. Боевые действия разворачивались в опасной близости от границ рейха. Четвертого августа финский парламент специальным законом провозгласил маршала Маннергейма президентом страны, что таило в себе опасность сепаратного мира Финляндии с Советским Союзом. Южнее Финляндии две советские армии, действуя по сходящимся направлениям, вышли к Риге и на берег Балтики. В центре 1-й Белорусский фронт Рокоссовского достиг предместий Варшавы. А на юге 2-й и 3-й Украинские фронты готовились начать из Молдавии крупное наступление в направлении Плоешти и Бухареста. На западе заканчивалась позиционная война: американские танки прорвались к Арваншу, соединились с британскими и канадскими передовыми частями, продвигавшимися со стороны Кана, и теперь угрожали немецкой обороне между Фалезом и Аржантаном. Как всегда, Гитлер запретил любой отход, и 20 августа пятнадцать немецких дивизий оказались в окружении в районе Фалеза, будучи лишены всякой авиационной поддержки, поскольку число истребителей в 3-м воздушном флоте сократилось до 75 машин, да и для тех не было горючего… [564]В это же время другие американские дивизии быстро продвинулись к Шартру, Дрё и Орлеану, форсировали Сену и приблизились к Парижу, где 19 августа началось восстание. В тот же день в Италии союзные войска вступили во Флоренцию. После этого плохие новости начали потоком приходить в ставку Гитлера близ Растенбурга. Двадцать пятого августа капитулировал немецкий гарнизон Парижа, союзные армии высадились в Провансе, взяли Тулон и Марсель и начали двигаться вверх по долине Роны на Гренобль. Двадцать восьмого августа Красная армия взяла Бухарест, и Румыния выступила против Германии, дав тем самым толчок к восстаниям против немцев в Болгарии и в Словакии. А главное, воодушевила партизан Югославии, где отряды Тито сковывали восемнадцать немецких дивизий. Турция также разорвала отношения с Германией… [565]

Но по мере того, как ухудшалась стратегическая обстановка, ширились интриги друг против друга руководителей Третьего рейха. Геббельс записал в дневнике 3 августа: «Существенные недостатки нашего способа ведения войны в настоящее время воплощают Риббентроп и Геринг. […] Геринг полностью впал в апатию. Я слышал, что в настоящее время он страдает нарушением кровообращения. Его сильно упрекают в том, что он забросил свой штаб в дюнах Роминтена и переселился в Каринхалл. То, что он скрыл это от фюрера, показывает, какие мысли владеют им в настоящее время. Он менее любого другого заслуживает прозвища Железный человек. Риббентроп и Геринг являются тормозами развития национал-социализма времен войны. […] Я попытаюсь подойти к фюреру с другой стороны, чтобы вовлечь его в обсуждение проблем, которые не могут быть решены двумя этими неудачниками».

Геббельс действительно незамедлительно открылся Гитлеру, и первая реакция фюрера его обнадежила. «Он отозвался о Геринге грубыми словами, – отметил в дневнике Геббельс. – В настоящее время Геринг не служит для него опорой. […] Больше всего фюрер злится на него за то, что тот уехал в Каринхалл, ничего ему не сказав». Но Гитлер отличался непредсказуемостью, его отношения с Герингом были слишком сложными, и Геббельс очень скоро это почувствовал, когда попытался развить свой успех. Адъютант Гитлера фон Белов, который слег в постель из-за пережитого сотрясения мозга, но продолжал находиться в ставке – лежал в своей комнате, – пришел к такому же выводу, когда фюрер навестил его в конце августа. «Во время посещения Гитлер заговорил о пригодности Геринга и эффективности его действий как командующего люфтваффе. Фюрер высказался в том смысле, что […] заслуги Геринга уникальны и может случиться так, что тот ему еще понадобится. Для Гитлера было очевидно, что с руководством люфтваффе Геринг не справился, и прежде всего из-за своей праздности, а также потому, что он, фюрер, слишком считался с ним как со старым другом. Но что касается последних событий, Гитлер сказал: он знает, что Геринг – на его стороне. Он продолжал доверять ему. Я намекал, что у меня на это другой взгляд. Но фюрер свою точку зрения по поводу Геринга менять не желал. […] Он также говорил, что люфтваффе должно было бы иметь нового главнокомандующего, который относился бы к своей работе с усердием».

Дело было в том, что фюрер все еще надеялся с помощью люфтваффе выправить довольно сложную стратегическую обстановку [566]. Его поддерживало в этой надежде то, что тысячи «Фау-1» продолжали падать на Англию, что первые «Фау-2» с 8 сентября начали долетать до Лондона. Он рассчитывал также на то, что самолеты Ме-262, которые он упорно продолжал считать бомбардировщиками, посеют панику в рядах союзников, и уже подумывал о решительном контрнаступлении в Арденнах… В конце концов силы врага истощатся, пропаганда Геббельса, казалось, вдохновляет гражданское население и военных, а благодаря Шпееру выпуск новых танков и самолетов достиг небывалых объемов…

Но, продолжая находиться в плену завышенной самооценки и дилетантской стратегии, Гитлер пренебрегал главным – бомбардировками союзной авиации. После двухнедельного перерыва в июне, когда основные силы англо-американской авиации участвовали в операции «Оверлорд», вновь начались массированные бомбардировки территории рейха. Союзники сосредоточили свои удары на центрах производства синтетического бензина. «22 июня были уничтожены мощности для производства девяти десятых авиационного бензина, – писал впоследствии Альберт Шпеер, – суточный объем его производства снизился всего до 632 тонн. Когда интенсивность налетов несколько снизилась, мы еще раз повысили его уровень до 2370 тонн, что составляло ровно 40 процентов прежнего объема производства. Но 21 июля, всего четыре дня спустя, с выпуском всего 120 тонн мы оказались практически на мели. Девяносто восемь процентов производства топлива для авиации остановилось. Впрочем, противник позволил нам запустить часть производств химического концерна “Лойна”, благодаря чему мы к концу июля смогли довести суточное производство горючего для самолетов до 609 тонн. В ту пору считалось успехом, если нам удавалось произвести даже десятую часть прежнего объема [567]. Однако повторявшиеся налеты настолько сильно повредили систему трубопроводов на химических заводах, что не только прямые попадания, но даже просто удары взрывной волны и проседания грунта повсюду вызывали нарушения герметичности монтажных систем. Произвести их ремонт было практически невозможно. В августе мы произвели 10 процентов, в сентябре – 15 процентов, в октябре снова – 10 процентов наших прежних объемов».